Посвящаю своим детям.
От сильного удара невыносимо болело левое плечо. Непрерывно гудела голова, будто по ней стукнули тупым предметом. Песок засыпал глаза. Жгло и саднило кожу за левым ухом, содранную, наверно, страховочной веревкой. С внутренней лодыжкой левой ноги непонятно что. Вся эта боль, пульсируя, отдавала в поясницу. Что же произошло?
Это получилось так мгновенно. Надо вспомнить до мелочей все детали и найти причину его срыва. Ведь так стремительно он рухнул. И при этом так сильно ударился головой, что в состоянии «грогги» пролежал определенное время. Сколько? Но это сейчас не важно. Нет, вспомнить все события и всю их последовательность – все же важно. Проанализировав, можно просчитать шансы. Да надо, надо принимать решение. А решение только одно – выбираться отсюда быстрей. Но как?
Он вспомнил, что его немного развернуло при падении. А почему он так сорвался и рухнул? Не выдержали веревки? Нет – они были с альпинистского набора, как и карабины с оттяжками. Как закрепил наверху – сомнений тоже не было. Проверял Мурад два раза, перед тем как спуститься в колодец. Кто-то мог отцепить крепления? Но это было маловероятно. Кроме змеи-стрелы, которая быстро проползла путь к колодцу, он никого не видел. И след от ящерицы – «Сцинковый геккон» – и ни одного другого живого существа. Тогда что же это или кто? Мистика?.. По наитию он чувствовал – скорее это какой-нибудь его ляп. Думай, Мурад, думай! Он рукой постепенно, на ощупь, проверил всю страховочную веревку. Значит, она просто сорвалась и её никто не порезал. «Вот так я молодец! – подбадривал он себя. – Я почти все вспомнил». У него еще сильнее разболелась голова, она гудела и решительно отказывалась думать о чем-то.
А ведь до этого все так хорошо складывалось. Знакомые археологи довезли до Архан-Тепе, дальше до караванного колодца он шел пешком. Расстояние – пятнадцать километров. По меркам путника в пустыне, особенно по сыпучему песку – это достойное расстояние. Мурад прошел чуть больше, чем за полдня. Есть еще другой путь, но там надо было пройти около семидесяти километров по такырам. Мурад выбрал тот, по которому пришел. Он давно планировал опробовать свою версию существования «элементов структурной памяти и вектор её изменения» на уровне межмолекулярных связей у некоторых твердых тел, например, кристаллов. Они у некоторых ученых стоят на первом месте; на пути от неживых тел к живым. (Это не значит, что камень неживой; а живое – только растительный и животный мир – и надо взаимодействовать. А это значит, может быть, кристаллы в процессе воздействия – скорее всего после очень длительного воздействия – отразят в своей структуре (условно назовем памятью кристаллов) те алгоритмы, при которых кристаллы после воздействия будут означать = начальные кристаллы + воздействие). Чтобы это выяснить, ему пришлось прийти и опуститься на дно этого колодца и искать новообразования из кварца серы и редких металлов – кристаллов; семейства лантаноидов – с устойчивой структурой молекул.
Мурад не встречал такого ни в практике, ни в научной литературе. Структуры этих образований формировались медленно в неизменяемой среде. Грунтовые воды пустыни, просачиваясь через микроскопические отверстия пористого тела в стенках дна колодца, в течение сотен лет намывали на стенках это вещество – небольших размеров, меньше горошины. Такие он обнаружил, опускаясь на дно другого подобного колодца. Мурада интересовало взаимодействие микроорганизмов с этими образованиями. Он хотел доставить образцы к себе, а потом в лаборатории камеральным способом замерить структурные изменения внутри молекул при воздействии на эти естественные образования ферментов клетки – Actinobacteria (лучистых грибков). Измерить, будет ли какой-то синтез с этим веществом, какая будет реакция и вообще, может, будет рост клеток или какое-то изменение структуры молекул, или он сможет зафиксировать, что при адаптации основной части вещества – отторжение отдельных клеток и может даже при этом произойдет распад и в осадок выпадут активные элементы. Если эти естественные образования проявят другую реакцию и произойдет отторжение – то есть проявятся элементы защитной реакции. Тогда можно углеродом отработать все результаты синтеза и защитных реакций (если это будет заметно), зафиксировать их параметры при нетипичных алгоритмах «обратной связи» памяти для именно этого вещества, а если нет, то можно будет предполагать, отчего происходит бифуркация памяти.
Своего рода отработка у элементов «предметной» не аномальной памяти. Тогда он почувствовал – это то, о чем он думал в течение долгого времени и с радостью принялся исследовать. В процессе исследования его догадки стали подтверждаться. Но не удалось изучить защитные реакции полностью. Результаты реакций надо ждать месяцами, а потом еще и еще исследовать воздействие, чтобы синхронизировать повторные замеры. В прошлый раз Мураду пришлось прерваться на другие работы, а часть образцов была утеряна. И существовала большая вероятность, что здесь вещество подобное тому. Именно на отложения в колодцах выбор пал случайно только из-за того, что объекты исследования находятся рядом, можно сказать, под рукой.
Мурад заметил, что погружается в глубокий сон. При этом вспомнил детство, юность, учебу в Ленинграде, вспомнил Таню, с которой они расстались и которую он очень сильно любил. Стоп, он её и сейчас любит. Только он на неё немного обижен, нет, что-то не то. Но он ей что-то хочет сказать. Но что?.. Сон его куда-то уносил…
Сегодня костер разгорался дольше обычного. И как-то странно горел не единым пламенем, собранным в середину, а небольшими очагами, робко возникавшими то тут, то там. Пики огня были направлены в разные стороны. Потом они, эти пики, будто на время прятались под хворост, и костер начинал шипеть. А то вдруг разрастающийся костер, врываясь в сумерки, как бы вспыхивал в колпаке, освещая округу. Дым от костра был какой-то необычный. По цвету – фиолетово-серый. По форме – небольшие вытянутые образования, похожие на лоскутки облачка и как будто задумавшие покружить хоровод вокруг костра, они совершали не полную спираль, но не рассеивались, а какое-то время прижимались к земле, и затем все серое попадало под воздушный поток и уносилось куда-то в другую жизнь. Может быть, в ту прежнюю жизнь Мартика. В родное армянское небольшое село. Он там мысленно пребывал, сидя сейчас у костра, он, Мартик, сын каменотеса Мовеса. На него нахлынули картины детства и юности.
Вспомнились мамино ласковое – «тхга с вордис» – «мой сынок»; когда она в детстве подходила будить его, её руки, пахнущие сгоревшими углями в печи, «тонир», которыми она подавала ему горячий лаваш и заплетенный косичками сыр – «чечил», когда Мартик в юности приходил вечером с отцом с работы. Вспомнил, как дядя Никоп подарил ему свой «дудук» и стал учить Мартика играть на нем нехитрые мелодии. А как играл сам дядя Никоп: Мартик, слушая его, играющего волшебные мелодии, с умилением смотрел, восторженно впитывая плавные звуки. Как он скучает сейчас поэтому. Сейчас он прикрыл глаза, а возникавшая в памяти мелодия уносила его в небо; и он как птица парил, любуясь родными краями, захваченный притяжением, величием седых серебристых вершин, сокровенными тропинками, по которым часто взбирался наверх, на вершины. Так же мысленно любовался бьющими между камней холодными и светлыми родниками, которые сливались в журчащие ручейки, устремляющиеся в зеленые долины. Он сейчас мысленно почувствовал то время, как бы прохладу на ладонях, как от той волшебной воды, которой невозможно было напиться. Ком подступил к горлу Мартика, слезы стали на глаза наворачиваться. Совсем не просто жилось семье Мартика, в изнурительном труде проходили дни, но сейчас он вспоминал, как все же хорошо было дома. А сейчас вот он, уже в четвертый раз шел с караваном. Три раза ходили в Сиань в Китае, а теперь шли в Кашмир.