Бегут мурашки ровной строчкой
Спасибо всем, кто был со мной в двадцатом,
И кто ушёл,
И кто не согласился…
Ничто не вечно под луной щербатой,
Но шаг любой для жизни пригодился…
Я обрела немало душ родных,
Немного
Растеряла по дороге,
Ни разу не оставила больных
На страшном неизведанном пороге…
Огромный опыт за неполный год
Дарили
И бежали быстро строки,
Есть впереди, как белый пароход,
То слово, что дала, и даже сроки.
Спасибо вам, кто здесь со мной всегда,
И тем, кто иногда,
И тем, кто редко…
Мы разные, по сути и годам,
Нужны друг другу как деревьям ветки.
Никто не сломит, если не ломаться
Непонятый – не значит непонятный.
Чужие мысли часто неприятны.
Головушка своя всегда роднее,
Как в зеркале: «А я ли всех милее?»
Ничто не сломит, если не ломаться…
Проходит жизнь, с ней жалко расставаться.
Бороться до конца и не сдаваться…
Никто не сломит, если не ломаться.
Все легче путь, но тяжелее мысли,
Все проще обойти и грязь, и блажь,
А груз обид, которые повисли,
От тяжести отправился в багаж.
Под плинтусом лежит чужое мнение,
Развенчаны все мифы и обманы,
И не терзают «смутные сомнения»,
И не болят, а тихо ноют раны…
Что спасает тебя от тоски?!
Что спасает тебя от тоски, от весенней неясной
тревоги?!
Может, ласка надёжной руки, может, музыка
в дальней дороге,
Может, ранний подъём и рассвет, может, доброго
друга советы,
А рецепта всеобщего нет – каждый сам выбирает
ответы.
Каждый сам выбирает спешить или медлить в минуты
сомнения,
Можно силы нещадно палить, можно временно сдаться
течению,
Можно помощи громко просить, можно тихо молиться
и верить,
А рецепта всеобщего нить за невидимой спрятана
дверью…
Что спасает тебя от тоски, от невидимой плесени
сердца?!
Может, сжатые кулаки, может, юмор из острого перца,
Может, ласковый пёс или кот, может, шелест купюр
из кубышки,
А рецепта всеобщего код нам не скажет при жизни
Всевышний…
Жизнь идёт, пока ещё живая
Мучают вопросы, надрываясь звуком истерических
концертов,
Голос ниоткуда отвечает, что душе готовых нет
рецептов.
Груз обид с годами тяжелее, как же не болеть ногам
и спинам?!
Подлецов по-русски мы жалеем, потому и шляемся
по минам.
Мы прощаем всем и всюду платим, затыкая
внутренних пророков:
Ничего не ценится бесплатно, а прощённым
не было уроков.
Бог велел подставить снова щеку?
Подставляла матушка Россия.
Отчего теперь повадно плакать, что совсем не этого
просили?!
Все просили силы и богатства, но законы Божии
не про это.
Грезите о мощном государстве?
Нет в Заветах внятного ответа.
Жизнь идёт, пока ещё живая, ранена душа,
в ком есть душа,
И пока в России не стреляют, жизнь, поверьте,
очень хороша!
Я жить хочу, когда ты где-то рядом…
А он всегда смотрел не отрываясь и улыбался, дико
раздражая,
Он шёл своей дорогой, злясь и маясь, чего-то добиваясь
и решая.
Дорога превращалась в карусели, спокойствие сменялось
горьким ядом,
Слова звенели, как весной капели:
«Я жить хочу, когда ты где-то рядом»…
Глухой запой, усталые глаза и годы, пролетевшие сквозь
счастье:
Он ничего по делу не сказал, сломались даже грабли
в одночасье.
Мечта не может жить на тормозах,
вокруг души железная ограда…
Один звонок, один ответ, одна слеза:
«Я жить хочу, когда ты где-то рядом»…
Все улеглось, забылось, отболело, но в солнечном
сплетении под вечер
Родное имя бьётся оголтело и просит хоть одной
случайной встречи…
Никак нельзя, она навеки враг – та встреча,
наречённая отрадой:
«Прости меня, я знаю, что дурак.
Я жить смогу, когда ты будешь рядом…»
Стою у окошка, курю
Вторую подряд сигарету,
Давно я уже не горю
Дневным алюминиевым светом.
Ночные часы мне милей,
Темно и внутри, и снаружи,
Второй сигареты дымок
Растрёпанно в сумраке кружит.
Стою у окошка, курю,
Рассыпался пепел надеждой,
А звёздное небо горит,
Увы, не тревожа, как прежде…
Обугленной в поле травой
Чернеют то мысли, то фразы,
И тянется жизнь головой —
Бесчувственно и безобразно…
Мы чистим обувь, фрукты и одежду,
Там грязь видна и глазу неприятно,
Но иногда почистить нужно прежде
Свой хрупкий мир, где люди словно пятна.
Корабль идёт, и волны лихо шпарят,
А под лопаткой, даже в полный штиль,
Жжёт место, по которому ударят,
Готовясь к преступлению много миль.
Иди ко дну, теряйся в темной чаще
И не впишись в обычный поворот,
Чтобы увидеть, как кому-то слаще
Твои провалы, чем халва и мёд.
Увидишь, как картину в галерее,
И задохнёшься, сдерживая крик:
Весной мы чистим скверы, и аллеи,
И душу, на святой взирая лик.
Ну, а корабль давно уже ржавеет,
И течь пошла, но спишем на усталость.
Мы чистим, что угодно, что виднее:
Грязь торжествует, что с тобой осталась.
Я никого не осуждаю, оно мешает понимать…
Я никого не осуждаю, оно мешает понимать,
А если вдруг не понимаю, то не придётся отвергать,
Не отвергая, проще верить, а с верой праведнее жить,
Я никого не осуждаю, свою раскручивая нить.
Я никому не обещаю ни вечной дружбы, ни любви,
Они исчезнут птичьей стаей, как только срок
отговорит,
А что останется, не знаю, порой решает день за год,
Я ничего не обещаю, встречая утром свой восход.
Я не рыдаю по предавшим, слезам своим повысив цену,
Привычно числюсь в опоздавших на сплетен грязную
арену,
Не обижаюсь на прохожих, задевших локтем ненароком,
И улыбаюсь дням погожим, не сотворив себе пророка.
Женское счастье, как много о нём разговоров.
Мало счастливых, зато предостаточно споров:
Вот, растворившись в мужчине своём без остатка,
Плачет одна, а другой, как от сахара, сладко.
Женскому счастью, увы, не создали стандарта.
Жертва, диктатор и стерва, ребёнок азартный:
Разные женщины разные роли играют,
Разное счастье они непременно познают.
Кто-то – минуту, кому-то достанутся годы,
Кто-то запишет его, сохраняя аккорды,
Кто-то пропустит, за блажь принимая и дружбу,
Женское счастье, как призрак, над буднями кружит.
Память о счастье хранится в укрытиях годами,
