Обложку рисовала
Sterre Sileas
Горячая вода должна была обжечь, но грубые рубцы опять не пропустили ни единого ощущения. Йен вздохнул и заклинанием слегка остудил воду, прежде чем продолжить умывание. Широкий багровый рубец змеился по левой щеке, пересекал шею и спускался на грудь. А если расстегнуть рубашку, можно увидеть, как красная змея ожога опоясывает правое плечо и грудь. Память о пожаре, которую не смогли убрать даже лучшие целители Тейвена, столицы Сириальской империи.
Память о позоре, который ему и так не позволят забыть.
А матушка уже зовет его спустится к гостям. Дома очередной прием. Жених сестренки Торани погиб в Маттии, а ей меж тем уже пятнадцать, самая пора выдавать замуж, и семья срочно ищет нового жениха.
Он бы с удовольствием просто не пошел бы на этот прием, но отец настоял, что на приеме должны быть все. Традиция. Такая же традиция, как та, что мужчины и женщины на подобных приемах сидят в разных комнатах, собираясь вместе только для ужина. Но все знают, что многие женщины, которым стало дурно и многие мужчины, выходящие покурить, встретятся в коридорах дома и займутся именно тем, от чего должна оберегать традиция разводить гостей по разных комнатах. Но ведь никому не нужно ничего настоящего. Лишь видимость. Видимость любви, дружбы, верности и праведности. Видимость жизни.
И вот чего Йену ни за что не простят – того что в том пожаре и страшной ночью после него он был настоящим. Не простят и будут оскорблять, отпускать колкости, высказывать фальшивое сочувствие. И при этом держатся в рамках этикета, так что даже на дуэль не вызовешь.
Мужчина набросил поверх рубашки свободную накидку и вышел из комнаты. Он выдержит этот вечер. Ради памяти Рианнон.
***
Прием тянулся и тянулся. Лица гостей сливались в бледные пятна, их разговоры казались назойливым гулом насекомых. Приличные разговоры о погоде и о здоровье. Намеки на общеизвестные сплетни. Чопорно-отстраненные приветствия тайных любовников. Маски, игры, спектакли. Многие сетовали на падение нравов в столице. Вот только большинство сетующих приложило много усилий к этому падению.
Напротив Йена, за столом, сидела робкая молодая женщина, новоиспеченная жена кузена Альтера. Вчерашняя девушка, запертая в родительском поместье с дня, когда её Зверь впервые проявился и до свадьбы, она чувствовала себя не в своей тарелке на многолюдном приеме. Но когда Йен ободряюще улыбнулся ей, гордо вздернула носик и отвернулась. Все с ней ясно, угождает мужу и свекрови, которая считает Йена позором для всего рода. Впрочем, ему какое ему дело до метаний невестки?
Наконец ужин закончился, и гости разделились. В одной комнате женщины должны были заняться рукоделием и сплетнями, а в другой мужчины собирались играть в кости и тоже сплетничать. Время от времени кто-нибудь из гостей под благовидным предлогом исчезал за дверью. Потом возвращался. Все дружно делали вид, что не понимают, куда он ходил. А меж тем матушка Йена с утра приказала открыть несколько гостевых комнат и убраться там, “потому что иначе мне все клумбы в саду испортят”.
А где-то в глубине дома заперта малышка Торани. Она уже два года не выходит в сад без присмотра и в город выходит только по велению матери и в её же сопровождении не чаще раза в неделю. Она не знает, чем занимаются в гостевых комнатах ее возможные женихи. Боги Чернолесья, да она едва ли знает откуда дети появляются на свет!
Когда Йену окончательно стало тошно, он тоже вышел в сад, ловя на себе насмешливые взгляды. Порыв начать оправдываться и объяснять, что он действительно в сад, удалось придушить как до того – порыв набить морду нескольким особо наглым типам с особо мерзкими ухмылками. Йен ушел, ничего не сказав.
***
В саду сладко пахли цветущие апельсиновые деревья и душистый горошек. Но воздух все равно был чище, чем в доме. Во мраке, который разгонял лишь свет из окон дома, получилось успокоится довольно быстро. Но все же хватит с него приемов и гостей. Дань традиции отдана, можно возвращаться в свою комнату. Или сразу собраться и уехать из родительского особняка к себе?
Внутри за ребрами и одновременно где-то вне тела одобрительно рявкнул Зверь. Да, мысль хорошая, только бумаги, оставленные в комнате нужно забрать…
Ну и конечно же он встретил возле лестницы очередную гостью, которой стало дурно от вышивания.
– Ах, простите, вы не могли бы мне помочь? – сладко пропела женщина, как только увидела кто идет навстречу. Причем она увидела, потому что лицо Йена освещал небольшой закрепленный на стене фонарик, а сама гостья держалась в полумраке, так что мужчина не видел её лица, лишь рассмотрел аккуратно уложенные золотистые локоны и коралловое домашнее платье с коротким рукавом. Верхнего платья-накидки с длинными рукавами, положенного для прогулок и появления в гостях, на ней не было, только палла, легкая расшитая цветочным узором накидка в виде широкого платка.
– Чем могу быть полезен? – холодно спросил он.
– Я… заблудилась в доме, – ворковала гостья, – эти коридоры и крытые галереи такие запутанные. Но вот я встретила вас, вы не могли бы сопроводить меня… – женщина замолкла на полуслове, но красноречиво повернула голову в сторону ближайших дверей. Конечно же, это были двери гостевой комнаты.
Йен сдержался, чтобы не поморщится. А ведь было время, когда он в ответ на приглашения друзей сходить в дом терпимости, отвечал “Зачем платить за то, что можно получить безо всяких денег?”.
Тогда его улыбка и общее обаяние позволяли забираться в окна к молодым вдовам, чужим жёнам и даже к запертым в родительских домах девицам на выданье. И список любовных побед второго сына главы дома Артальнар, если бы его кто-то записал в свитке, был бы не менее внушителен, чем список его подвигов на войне.
Когда же он пресытился подобными играми? Когда ворвавшись в горящий дом увидел изнасилованную Рианнон с перерезанным горлом? Или тогда, когда за месть насильникам от него отвернулись все, даже родные и друзья?
Общество считает, что сириалец может позволить себе развлекаться в постели с рабыней. Может даже купить рабыне дом в пригороде и позволить ей жить там, словно свободной женщине. Если, конечно, позаботится о том, чтобы держать подобное извращение в тайне.
Но вот чего общество не может позволить и простить, так это попытки собственноручно спасти рабыню из горящего дома. И попытки едва исцелив тяжелые ожоги отомстить её насильникам и убийцам. Двоих он все-таки покалечил. Третий сбежал.
Это общество приняло как вызов. И стало поливать бунтаря презрением. Страшно представить какова была бы их реакция, если бы они узнали правду…
