Байрон резал хлеб, но тот постоянно разваливался. После нескольких минут мучений половина булки превратилась в два пригодных для намазывания куска и горку хлебных ошметков. Байрон стряхнул с ножа крошки. Выбирать, что готовить, не пришлось: в холодильнике кроме полупустой банки лечо и куска пластмассы, отвалившегося от лампы, ничего не было.
– Даже не знаю, что делать дальше, – сказал Байрон, – понимаешь, я совершенно отвык от какого-либо режима. В центре занятости сказали, что мне можно рассчитывать только на низкооплачиваемую работу, что-то типа дворника или пастуха. Но ты же знаешь, я не могу опуститься до такого.
Последним местом работы Байрона была мельница, там он заработал бронхит. Врач сказал, в его легких столько мучной пыли, что из нее можно приготовить колобка. Шутка так понравилась больному, что с этого момента он стал называть свои легкие сусеками.
– Что-то мои сусеки совсем подустали, – любил говорить он в незнакомой компании, а когда его переспрашивали, с удовольствием рассказывал о своей болезни, неизменно завершая монолог шуткой про колобка.
Год назад на день рождения старший брат Леха подарил Байрону три лотерейных билета.
– За каждые десять лет по билету, – торжественно произнес Леха и вынул из пакета разноцветные бумажки.
Байрон быстро посчитал в уме стоимость подарка и пожал руку брата. С тех пор братья виделись лишь один раз, когда Леха узнал, что один из билетов оказался выигрышным.
– Он ждал, что я отдам ему половину денег. Представляешь? – возмущался Байрон, – Когда ты даришь кому-то сервиз, ты же не делишь его на части?
Я подумал, что никогда не дарил сервизы, но если бы пришлось, наверняка оставил бы у себя пару чашек.
Байрон посчитал, что выигранного миллиона рублей будет достаточно, чтобы не ходить на работу почти три года.
– Зачем мне работа? – говорил он, – те же деньги я могу выплачивать себе сам.
Расчеты дали сбой. Через месяц после выигрыша количество денег уменьшилось на треть.
– Ничего страшного, – оправдывался он, – первый месяц можно позволить себе немного лишнего. Все-таки я заслужил.
Однако во второй и в последующие месяцы со счета улетали суммы намного больше запланированных. Собственно благодаря постоянному кутежу Байрон и получил свое прозвище.
– Ебать ты Байрон! – сказал дядя Гриша, увидев на соседнем балконе новоиспеченного миллионера с бутылкой шампанского и тарелкой клубники.
Деньги ушли быстро, а прозвище осталось.
– Чтобы заполучить хорошую работу тебе надо будет постараться. Выглядишь паршиво, – заметил я.
Байрон послушно кивнул и ткнул пальцем в наклейку на футболке. На белом круге красовался уродливый крот с лопатой в одной руке и с молодым деревом в другой.
– Я там уже почти свой. Тетка, которая носит кофе их главному, наградила меня этой штуковиной. Это типа их символ труда.
– Слепые крысы, – сказал я, – тебе когда-нибудь помогал крот?
– Нет, – замотал головой Байрон.
– В этот круг куда логичнее было бы поместить пчелу или коня.
– А тебе помогал конь?
– Мне нет, – честно ответил я, – но дед рассказывал, как их однажды спасла лошадь.
– Спасла?
– Да. Им было нечего есть, и они сожрали целую лошадь.
– Я бы не отказался от конины, – мечтательно сказал Байрон и попытался вытряхнуть в рот остатки лечо.
– Это финиш, – подытожил ужин я и добавил, – тебе необходимо пошариться в одном доме. Хозяина не могут найти уже сутки, а там, по всей видимости, осталась куча металла.
– Что за дом? – спросил Байрон, вытирая лицо футболкой.
– Огромный, двухэтажный. Сгорел сегодня утром. Кто-то палил траву рядом, и пламя как-то перекинулось на дом.
– Тогда мне понадобится тачка, – уверенно сказал мой друг.
– Возьми для начала сумку или ведро, – покачал головой я, – бери только цветные металлы.
***
Я стоял на табуретке с листом газеты и куском скотча. Нужно было спасти комнату от солнечных лучей. Мне представились ящерицы на подоконнике с транспарантами «руки прочь от солнца», но время, когда к подобным видениям можно было относиться серьезно, давно прошло. Я приложил лист к окну и кое-как налепил скотч. Вышло криво, но переделывать было лень. Спрыгнув с табурета, я еще раз посмотрел, что получилось. Солнце просвечивало газету так, что фотография пенсионера на одной стороне листа смешивалась с изображением какого-то райского острова с другой. Издевательство, не иначе, – подумалось мне.
В дверь позвонили.
На пороге стоял Байрон, потный, перепачканный сажей, но довольный.
– Один? – спросил он.
Я опустил голову и представил, как колонна обиженных ящериц с чемоданами и транспарантами покидает квартиру.
– Один, – ответил я.
Байрон быстро вошел, закрыл за собой дверь и сразу же полез в карман. По квартире начал расползаться запах гари.
– Смотри, че нашел.
На грязной ладони лежало несколько золотых колец, сережки и брошь в виде пера павлина.
– Как думаешь, сколько стоит?
– Понятия не имею, – сказал я, – все зависит от камней в кольцах.
– Думал разобрать стиралку, чтобы выпотрошить немного меди, – пояснил Байрон, – но сначала решил проверить шкафы, вернее то, что от них осталось.
– Повезло, – констатировал я, – тебя никто не видел?
– Думаю, нет, – мой друг почесал затылок, – я старался быть осторожным, но кто знает.
– Скоро узнаем.
– Половина твоя, – сказал он.
Байрону деньги были нужнее, но и мне бы не помешали.
– У меня есть знакомый ювелир, – продолжил новоиспеченный воришка, – надежный человек. Когда я был богат, он делал для меня спецзаказ – колобка на цепочке, все, разумеется, из золота. Я думал, это станет началом чего-то нового, но в итоге пришлось заложить все.
Доверить краденное малознакомому ювелиру я считал плохой идеей, но Байрон настаивал, что все пройдет как по нотам. На удивление так и вышло.
– Слушай, а еще есть? – спросил бывший миллионер, в который раз пересчитывая деньги.
– Что есть?
– Дома еще есть?
– Дома? – удивился я, – Не знаю. Я же не на смене. Если будут, я тебе напишу.
Так я стал сообщать Байрону о каждом пожаре, который происходил в городе. За месяц набралось всего два дома, в которых можно было хоть чем-то поживиться, но затем поперло. Байрон избавил меня от походов к ювелиру и просто приносил часть вырученных денег.
***
Телефон молчал. Несмотря на засуху, в этот день гореть отказывалась даже трава. Только один раз позвонила сумасшедшая и заявила, что в ее душе пожар, потушить который мы, к сожалению, не в силе. Потом она повесила трубку, а я продолжил заполнять сканворд.
В районе обеда в комнату вошел новичок. Он упал на диван и сразу начал говорить, будто до этого мы с ним беседовали целый час:
