Однажды в Москве на страницах популярной газеты появилось письмо итальянского режиссера Рамоло Марчеллини. Он обращался к советским людям с просьбой: если кому-либо известно, сообщить о судьбе его сына Георгия Марчеллини, который во вторую мировую войну был мобилизован фашистским правительством в армию, на фронте перешел на сторону русских, был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, в глубь Советской страны. Многие прочли письмо итальянца: одни с интересом, другие равнодушно. Больше всех были взволнованы письмом режиссера в рабочем поселке Коршун, что стоит на высоком берегу Оби, на севере Западной Сибири. Здесь, особенно в Коршунской школе, о письме говорили долго и десятки раз его перечитывали.
А вечером телеграф областного центра передал молнию:
Италия. Венеция. Режиссеру Рамоло Марчеллини. Ваш сын Георгий Марчеллини похоронен в рабочем поселке Коршун. Подробности сообщим письмом. Ученики Коршунской школы.
Несколько дней школьники сочиняли ответное письмо, вспоминали все, что было связано с могилой итальянца, вновь пытались разыскать тех, кто знал или слышал что-либо о погибшем, подбирали разрозненные заметки из школьных стенных газет. И события приобрели последовательность и стали проясняться.
К поселку Коршун нет железнодорожных путей. Летом идут по широкой, многоводной Оби мощные тупоносые буксирные пароходы, тяжело таща баржи с лесом. Легко и плавно, как белые лебеди, плывут пассажирские пароходы, названные дорогими именами: «Ленин», «Маркс», «Максим Горький», «Чехов»… Задрав кверху нос, будто присев назад, едва касаясь воды и оставляя за собой длинный хвост из пены и волн, скользят быстроходные «Ракеты». Оглашая реку зычными гудками, суда проплывают мимо Коршуна, иногда останавливаются у причала, раскачивая волнами дощатую пристань и будоража ряды разноцветных лодок, уткнувшихся носами в берег. Зимой поселок Коршун связывают с миром только лишь серебристые «илы».
А сейчас в Сибири весна. Все вокруг напоено солнечным блеском: и синее безоблачное небо, и тайга, тронутая яркой молодой зеленью, и величавая красавица Обь, и небольшая, торопливая и шумная речушка Коршун, по которой день и ночь плывет и плывет к заводу лес.
Коршун – обычный современный поселок, с широкими улицами и новыми домами. В центре деревянная двухэтажная школа, а к ней прилепился невысокий дом с большими квадратными окнами и широким крыльцом. Это интернат.
Весной, так же как и зимой, шумно и весело в поселке. Из дальних мест сюда на зиму съезжаются школьники. Для некоторых учеников родители сняли углы и комнаты у хозяек, а большинство приезжих живут в интернате.
Вот в интернате-то первыми и прочитали письмо Рамоло Марчеллини. И кто бы вы думали? Техничка Фекла Ивановна.
Под вечер она шумно вошла в комнату девочек с развернутой газетой в руках и пристально глядя на них поверх сдвинутых на кончик носа очков. Голова у нее была повязана красным выцветшим платком. Платок туго и низко облегал лоб до самых бровей, рыжеватых и пушистых, открывая маленькие, аккуратные уши. На Фекле Ивановне был синий халат-спецовка и на босу ногу глубокие резиновые галоши, которые при каждом шаге норовили ускользнуть вперед.
Две девочки за небольшим столом, накрытым белой скатертью, учили уроки. Чтобы не пачкать недавно вымытый пол, они сидели в одних чулках.
У стен стояли три кровати и шкаф. Несмотря на скромную меблировку, комната казалась нарядной. Парадный вид ей придавали чистые, накрахмаленные занавески на окне и белоснежные подушки, углом поставленные на середину кроватей.
– Девоньки! – торжественно сказала Фекла Ивановна. – А у нашего-то итальянца отец объявился.
– У какого итальянца, тетя Феклуша? – спросила Вера Каменева.
А Саша Иванова только вопросительно поглядела на техничку.
– Вот, глядите. – Фекла Ивановна положила на учебники газету, разгладила ее шершавыми ладонями и ткнула пальцем в то место, где было напечатано письмо Рамоло Марчеллини.
Девочки прочитали письмо и вскочили. Не успела старая женщина рта раскрыть, как они исчезли из комнаты. Теперь Фекла Ивановна пожалела, что пришла со своей новостью сюда, а не к директору.
– Свяжешься с этими стрижами – завсегда ни при чем останешься! – обиженно вздохнула она.
А девочки в это время мчались через школьный двор к директору Федору Алексеевичу.
Саша Иванова обращает на себя внимание с первого взгляда. Пожилые люди смотрят на нее с доброй и чуть грустной улыбкой: она олицетворение молодости, свежести, счастья, порыва – всего того, что приходит к человеку так ненадолго и уходит так невозвратно.
Девушки смотрят на Сашу с нескрываемым удовольствием, в ней они видят себя; а некоторые смотрят с завистью: ведь не каждая так стройна, как Саша, не у каждой такие ясные карие глаза и весело вскинутые брови.
Мальчишки стали заглядываться на Сашу с четвертого класса. Очень уж хорошо улыбается она, поблескивая белыми, ровными зубами.
Саша учится в девятом классе. Ей шестнадцать лет. Она мечтает быть актрисой. В городских школах многие девушки мечтают быть актрисами. В Коршунской школе этого увлечения нет, но Саша мечтает о театре по-серьезному.
Живет Саша далеко от Коршуна. Больше суток надо плыть от села Покровского по реке на пароходе, а там пешком или с попутной машиной добираться до высокого открытого берега, на котором одиноко стоит дом бакенщика Иванова – отца Саши.
И дед, и прадед Саши жили в этом доме. Прадед был паромщиком, дед – бакенщик. Всю жизнь дед, как смеркалось, плыл на легком обласке зажигать бакен. Так и умер на реке. Зажег бакен последний раз, а утром нашли старика умершим. Течением прибило лодку к берегу.
Дом Ивановых стоит на высоком яру. К реке ведут выдолбленные в земле ступеньки. У берега качается на волнах моторная лодка – гордость и радость семьи Ивановых. Лодка голубая, как небо, и на правом борту ее надпись: «Сашенька».
Дом у Ивановых небольшой. Возле него коровник. Над коровником – сеновал. Дальше – огород. На огороде чучело в старой соломенной шляпе, в пестрых лохмотьях, развевающихся по ветру. Все надворные постройки Ивановых огорожены высоким забором. От многих хищников забор не убережет, но иных остановит. За километр от дома бакенщика начинается глухая тайга.
Трудно сказать, что зародило в Саше горячую мечту стать актрисой: то ли нескончаемые песни величавой реки, то ли безбрежность и красота почти всегда ясного неба и необъятной тайги, или какие-то иные душевные силы.
Саша всю жизнь прожила вот на этом яру да в поселке Коршуне. В областном центре ей бывать не приходилось, а в других городах и подавно. О театре она только читала да слышала по радио, но представляла себе зрительный зал, кулисы театра и остро ощущала волнение, которое охватывает актера на сцене.
