Пролог. Новый коронавирус
Далее следует серия смс-сообщений из чата врачей скорой помощи со всей страны.
28 февраля 2020 года
LA: Итак, безумная история о коронавирусе, которая всех взбудоражит. Семья из четырех человек заболела лихорадкой и кашлем после того, как вернулась из Южной Кореи. Близкий родственник, контактировавший с ними, госпитализирован из-за коронавируса. Есть какие-нибудь предположения, что рекомендовали Центры по контролю и профилактике заболеваний США?
DE: Я полагаю, никаких тестов?
SE: Не думаю, что хочу знать ответ.
KB: В новом руководстве говорится о тестировании
LA: Ха-ха, да, никаких тестов
WS: Ага. Они не хотят никого проверять. У нас в учреждении таких много. Каждый раз, когда мы звоним в департамент здравоохранения, они говорят не брать анализы
BX: Лучший способ показать, что у вас нет случаев заражения – это вовсе не искать их
2 марта 2020 года
WS: В… больнице обнаружен случай ковида[1]
KB: Уже второй на Манхэттене?
WS: Я думаю, это первый [подтвержденный тестом случай]
SE: Ненормально думать, что Нью-Йорк и Лос-Анджелес еще не переполнены ковидом. Просто никто ничего не проверяет
5 марта 2020 года
ES: В… больнице теперь [тоже]
KB: Кто-нибудь вообще проводил тестирование среди населения? Департамент здравоохранения Нью-Йорка проводит тесты только при наличии подтвержденных контактов или после путешествий
QS: Да, [мы] еще не проводили тестов
BX: Это так тупо, с учетом, что сейчас вы с большей вероятностью подхватите ковид в Нью-Йорке
ES: Это мое любимое
HO: Для всех, кто заинтересован в побеге с Земли, набор кандидатов в космонавты начнется завтра на usajobs.gov
11 марта 2020 года
ES: У нас началось. Дыхательная недостаточность – собираемся интубировать. Двусторонняя интерстициальная пневмония. Гипоксическая недостаточность[2]. Нас ждет настоящая катастрофа, когда таких пациентов будет несколько
WS: ES, наверняка. Все кончено…. больница…….. моя больница
ES: Да
KB: Только что интубировали подтвержденную корону. Мой план работы сейчас такой: если носовая канюля не помогает и требуется аппарат искусственного дыхания, скорее всего, вы быстро прогрессируете и я готовлюсь к тубированию[3].[4]
DE: То же самое
WS: Кажется, лучше провести немедленную интубацию и сэкономить ресурсы. Конечно, у нас закончатся вентиляторы и койки в реанимации, но…
KB: Я буду делать так, пока вентиляторы не закончатся
20 марта 2020 года
KB: Только что разговаривал по телефону с нашим комитетом по распределению аппаратов ИВЛ
QS: Я проверил всех, кого госпитализировал (пациентов всех возрастных категорий, у которых не было дыхательной недостаточности на момент поступления, но присутствовали другие факторы, будь то гипоксия, плохой рентген грудной клетки или возраст и т. д.), и примерно 90 % интубированы
JJ: Ого, это безумие. У всех положительный результат?
QS: Да. И это только мои пациенты. Я просто проверял карты пациентов реанимационного/постреанимационного отделения, и у большинства из них была похожая история
WH: Скучаю по вам всем… Только что вернулся с сумасшедшей смены… Можно сказать, сейчас все настроены оптимистично
KB: Мы не освобождаем ни одного из наших пациентов, ранее подключенных к ИВЛ
* * *
«Мы не освобождаем ни одного из наших пациентов, ранее подключенных к ИВЛ», – написал мой друг в смс. Это было показательно. Человек ведь не требует освобождения от спасителя, только от мучителя. Получается, в то время, когда страна чествовала работников здравоохранения, мы знали, что наше положение куда сложнее.
Мы изо всех сил пытались предпринять хоть что-то, несмотря на то, что не имели четкого представления, какими должны быть правильные действия. Мы назначали лекарства и проводили различные процедуры, вслух задаваясь вопросом: а принесет ли это какую-то пользу? Отсутствие информации не лишало нас права действовать. И поэтому наши действия были непоследовательны: мы делали все, чтобы спасти пациентов, а потом – все, чтобы освободить их от наших стараний.
В этом нет ничего необычного. Сколько бы ни были предпочтительны инструкции, в которых определено правильное направление действий и очевидно отличие вреда от пользы, мой реальный опыт был совсем иным. Честное повествование никогда не бывает однозначным. Как и во многих других аспектах жизни, здесь не было ни плана действий, ни идеального решения. Мы существовали, как это часто бывает, в череде немыслимых обстоятельств.
Реальность неуловима, в ней много полутонов и нюансов. Она одновременно играет и роль спасителя, и роль мучителя. Реальность действует, признавая, что ее действия несовершенны, она движется вперед, хотя и не может разглядеть, что ждет ее дальше.
Короче говоря, жизнь – сложная штука.
Я очистил папку входящих и положил телефон обратно в карман. Я только что вернулся домой на велосипеде после своей смены в отделении неотложной помощи, но туман тревоги, который заполнял больницу весной 2020 года, преследовал меня. Чтобы вновь обрести спокойствие, мне бы пришлось сначала обеззаразить себя и свои вещи. Я не сомневался, что принесу вирус домой на себе: на медицинской маске, ботинках или прядях растрепанных волос.
Я уже составил для себя четкий порядок действий, но пока он не вошел в привычку, чтобы следовать на автомате. Подобно водителю-новичку я должен был постоянно следить за последовательностью своих действий и движений. Во время вспышки Эболы именно этот шаг – ликвидация защитного снаряжения – был самым важным.
На этом этапе работники здравоохранения с наибольшей вероятностью могли заразиться вирусом. При правильном использовании снаряжение работало. Чаще всего нас подводил человеческий фактор. Бессознательное почесывание носа и неосторожное снятие медицинских масок с лица приводило к серьезным последствиям, от которых некоторые так и не оправились.
Это казалось мне странной иронией судьбы. После долгого рабочего дня в напряженной обстановке, где ставки были очень высоки, мы наконец выдыхали и расслаблялись. И именно в этот самый момент подвергались наибольшему риску. Жизненно необходимые интубации, пациенты в критическом состоянии, всплески адреналина и минуты тревоги, когда мы все замирали, чтобы убедиться, что наши пациенты дышат, – безусловно, эти моменты были самыми страшными. Но когда все стихало и когда опасность переставала ощущаться, мы становились наиболее уязвимыми.
