Начнем с уточнения – рефлекторное (внедренное в школе, институте, цирке или у кинолога) умодвижение мышлением не является. Чем меньше на 1000 чел. актов настоящего мышления в сутки, тем тверже эта тысяча уверена – собаки, шимпанзе, лошади и дельфины тоже мыслят. Они не мыслят, потому что повторить миллионный раз в своей голове «2х2=4», это не акт мышления – это акт повторения чужой мысли (заучил – имитирую).
Пожалуй первый, осознанный шаг к мышлению, это обретение стойкой брезгливости к теплому чувству – «я разумен» (не все теплое хорошо пахнет). Такая простая вещь, как обучаемость прямо зависит от «сердечных устремлений». Если главное – греться зажмурив нос, ты не обучаем. Любая безупречно убедительная, «рационально доказанная» умозрительная схема останется слепым пятном (чушью) для ума, сердце которого против.
Невозможность беспристрастного мышления не болезнь некоторых, а пыльный мешок на голове каждого (всех). Потому до «типа рациональных» разговоров и необходимы, собственно, реверансы. Первый честный реверанс – вы читаете сейчас русскую православную философию, совершенно не референтную, то есть работающую с онтологией за «красными флажками» развешанными в моем лесу позитивистами Российской (и не только) Академии Наук.
Наблюдаемый вокруг кризис некоторых былых автоматизмов (чести, бесстрашия, беспощадности к себе) порождает сегодня необходимость учитывать мотивы «типа непредвзятых мыслителей» (их неосознанные сердечные устремления). Нежелание (до кровавых соплей) отдавать себе отчет в собственной иррациональной сути убивает не только «непредвзятость», но и (как следствие) возможность честного последовательного мышления.
Второй реверанс – здешние рассуждения не богословие. Здешние рассуждения напитаны чистым, необыкновенно сложным и точным мирозрением, которое добыли святые отцы семи соборов из Откровения и молитвенного богообщения. «Неслиянно нераздельное», «двуединая природа», «всеприсутствие абсолютно Внешнего» и прочее, осмыслены здесь как конструктивные особенности мира.
Осмыслены не как абстрактная метафизика, а как онтологические основания вполне предметной и простой (не парадоксальной) физики. «Предметная физика» эта подробно описана в следующей главе (Топологический материализм). Трагикомический разрыв между метафизикой и физикой топоматом преодолен чисто и корректно (названы причины этого разрыва и предложена к осмыслению цельная модель мира).
Здесь же произойдет простая попытка мыслить о мышлении. Популярные изыскания о мышлении страдают одним пороком – процесс воспринимается, как нечто тотальное, в чем можно классифицировать некоторые, прости Господи, «дхармы» (категории). Этой классификации и отдавали 98% своего времени разные замечательные философы. Хим. состав выхлопа подавался как схема устройства автомобиля.
Анализируя элементы этого выхлопа, древние авторитеты находили в нем апории, антиномии и прочие «противоречия». Делали это они опираясь на логику «состоящую из элементов этого выхлопа», логику, что при неизбежном осознании собственной тавтологичности – мертва (бесполезна). Этот восхитительный воздушный замок прекрасен (утешает), но не лечит, не кормит, не ведет к новому, не увеличивает познавательную силу ума потому, что опирается сам на себя, висит в пустоте механическим «псевдомиром», не нужен автомобилю.
Топологический материализм не находит в мире ни одной антиномии. Гегелевские «язвы противоречия» – это «язвы Гегеля», а не наши (проблемы псевдомира, а не топомата), потому нам легко увидеть мышление, как топологический процесс, процесс созидания топологических аналогий. Аналогия – стартер понимания (раз уж мы используем автомобиль в качестве аналогии состояния дел). И начинать изучать этот процесс надо не с выхлопа (противоходом), а с зажигания, с первой искры в недрах чуда под названием «только что возникший ум».
Что мы знаем о «первой искре»? Что это такое же получение прошлого из настоящего, как и последняя. Если ум, это, прежде всего, самофиксация (движение во времени), то «возникновение ума» – просто начало этого движения (время малыша включилось и его понесло по кочкам ТОООПП).
ТОООПП – точки осознания одновременно опыта полученного последовательно (Топологический материализм)
От своего абсолютного начала свободный ум изучает два капитальных состояния. Назовем их: комфорт – дискомфорт, а еще проще: хорошо – плохо. «Хорошо» и «плохо» – это состояния мира, который воспринимает дитя, а вовсе не «сложные логические оценки младенцем физических ситуаций». Весь мир целиком плох или целиком хорош. Рудиментарные реакции подобного рода знакомы каждому внимательному к себе взрослому.
С точки зрения топологического материализма, новый ум (как и все остальные) – часть опыта «умов большей мерности» и якает всеобщим чистеньким (до качественным) «я», то есть сразу по возникновении фиксирует не только, например, голод, но и, например, страх, легко распознает отношение к себе, сразу осязает (умозрит) многомерный мир целиком, а не только свое трехмерное тельце и его трехмерное окружение.
С точки зрения топомата, ум постигает мир целиком, занимая позицию в естественной иерархии всех умов (всех мерностей) и разделяя с ними общее до качественное (нульмерное) «я». То есть «частью мира» назвать живой ум мы не можем. Частью мира мы можем назвать только его «не абстрактную» часть.
Механизм же, это часть мира не связанная с естественной иерархией умов и, соответственно, не имеющая общего всем нам живого, нульмерного «я». Генератор случайных чисел не дарует ни свободу, ни индивидуальность. И генератор генераторов случайных чисел тоже. Для механической макаки «случайно напечатавшей Брема», Брем такая же бессмыслица, как и все, что она печатала до того.
Почему это важно? Потому, что крах организма (добровольное вырождение в рефлекторный механизм) = краху мышления, как возможности = потере свободы, как принципа. Почему мы не желаем терять способность мыслить (желаем сохранить свободу)? Ни чем это не обусловлено в трехмерье. Это вообще ни чем не обусловлено (не рефлекс).
Вернемся же к новенькому уму, к нашей первой искре и рассмотрим начало ее начала. Самым глубоким и тотально одинаковым впечатлением для всех умов является «возникновение». «Все есть» первый раз на границе с «нет ничего». То, что первое «все есть» четко видит рядом с собой «нет ничего» – единственное и необходимое условие всех дальнейших приключений растущего ума.
Все, что он (ум) станет осязать как «присутствие», будет всегда очерчено границами «своего отсутствия». Проще, первое впечатление «нет – есть» является (на всю дальнейшую жизнь) единственным «топологическим кирпичиком» из которого ум строит все, что он строит.
