Александр Левинтов - Мысли и мыследействия. Под редакцией Игоря Злотникова

Усилиями Шляермахера, открывшего герменевтический круг, Гуссерля, разработавшего идею и понятие метафизического эпохэ, Хайдеггера, введшего в философский и герменевтический оборот Dasein и Gegnet, а также других немецких философов, филологов и герменевтов, в немецкой ментальности сформировалось понятие понимания, которое характеризуется, прежде всего, процессуальностью.

Понимание – это процесс, достаточно бесконечный и неисчерпаемый. Стояние в кругу («нельзя понять целое, не понимая каждого фрагмента этого целого, но нельзя понять ни один фрагмент целого без понимания этого целого» – так примерно сформулировал Шляермахер проблему герменевтического круга) предполагает, разумеется, что «глубина стояния» определяется культурным багажом и кругозором попавшего в этот круг: чем сложней и многоуровневей культурное наследие субъекта понимания, тем больше слоев понимания может быть открыто ему.

Хайдеггеровское присутствие в Gegnet, в es gibt понимаемого поглощает все время этого субъекта. Очарованный собственным пониманием, субъект понимания оказывается в поставе Dasein, «со-бытия» – от метафизического замолкания гуссерлианского эпохэ до пристального внимания к очевидному в философии повседневности Шюца.

Эта процессуальность, воспитанная в немцах немецкими философами, кажется посторонним народам немецкой мечтательностью (отрешенностью от действительности) – на самом же деле, никакого ухода от реальности немцы не испытывают, просто они видят глубже поверхности.

Процессуальность понимания, процессуальное понимание задаются также тем, что Ансельм Кентерберийский называл интендированием сознания. Если прочтение текста (музыки как текста, картины как текста, текста как текста) вызвано интенцией, поиском, целью, то это чтение приобретет некоторую векторальность: из него будет выделяться и улавливаться только то, что соответствует интенции читателя текста. В этом отношении текст возникает только при чтении, и при разных чтениях, при разночтениях, пониманий и интерпретаций будет столько, сколько имеется (актуально или потенциально) читателей. По-видимому, Коллингвуд прав, утверждая, что музыка возникает не у композитора и даже не у исполнителя, а только у слушателя.

Отсутствие интенции у читателя делает понимание максимально широким: оно, понимание, работает как экран локатора – в его поле попадает все понимаемое и интерпретируемое. Так люди читают Библию – без всякой цели и почти всегда наугад либо в литургической последовательности – и наверстывают свое понимание на уток веры.

Русской ментальности процессуальный тип понимания также присущ и характерен, но по другим причинам.

Прежде всего, русским свойственна нет-стратегия понимания, нон-конформизм, конфликтность коммуникации. Это означает, что пониманию предшествует довольно длительный процесс непонимания, непризнания, отрицания, отторжения. Можно сказать, что русское понимание тернисто – именно поэтому русские так ценят понимание и дорожат им в гораздо большей степени, чем, например, знаниями.

Сам процесс понимания русскими превращен в сладостный и бесконечный процесс ночных прогулок или кухонных бдений. Вся коммуникативная инфраструктура русской жизни строится как бесконечный процесс понимания, будь то баня, застолье, пьянка, бесконечная русская дорога (особенно железная), все эти бесконечные ожидания, очереди, стояния, больничные лежания и тягостные службы – от солдатской до церковной.