Глава 1
Однажды в понедельник, ровно два года назад, я пришел к выводу, что зачеркивать крестиками даты в календаре по меньшей мере бессмысленно. Неожиданно я осознал, что это глупое до безобразия занятие не дает ровным счетом ничего, кроме, пожалуй, приравнивания самого себя к заключенному, отбывающему срок. Удивительно, что раньше я тратил на это время, сам толком не понимая зачем, и был совершенно убежден в необходимости такого занятия, несмотря на то что всегда считал себя логически мыслящим человеком.
Понедельник – не самый лучший день для начинаний, как бы это ни было абсурдно, учитывая то, что именно с понедельника начинается неделя. Но тем не менее именно в этот день я снял со стены исчерканный крестами календарь и швырнул его в урну.
И это оказалось на удивление просто, гораздо проще, чем я предполагал. Дело в том, что избавиться от чего-либо сложно до тех пор, пока ты сам внутренне не можешь это отпустить, опасаясь последствий возможного избавления: эдакая вариация психической зависимости, только без химических веществ. Насколько я дорожил этими крестиками в календаре, которые отсчитывали мои дни без нее, настолько сложно было принять решение послать его ко всем чертям и отправить в урну.
А следом – люди. Чем они лучше этой бумаги? Разумеется, я имею в виду не физическое сравнение, иначе можно подумать, что я черт знает на что намекаю. Но если подразумевать исключительно моральный аспект, повторю вопрос: чем они лучше? Поэтому – все в урну.
В конечном счете, все устроено просто: хаос стремится к определенности, и любая система, которой не подходит тот или иной человек, от него избавляется. Проблема только в том, что один человек не может представлять всю систему. Создать – может, но представлять – нет. Даже до того, как выбросить тот проклятый календарь, я должен был его откуда-то взять. Это была система, наша с ней система. Была, но развалилась. И пойми я раньше, что только такой и может быть ее судьба, возможно, поступал бы иначе. Но человек, к сожалению, существо глупое и учиться может только на собственных ошибках.
Гораздо позднее, когда одна подруга меня спросила, как случилось, что я так хорошо могу понимать некоторые вещи, я ответил, что в моей жизни однажды наступил момент, когда мне пришлось в полной мере расплатиться за свое непонимание, и расплата эта была весьма неприятной. Немало времени прошло, прежде чем я понял, что это был совершенно справедливый и ожидаемый результат. Я до сих пор не знаю, почему она задала этот вопрос: потому ли, что действительно считала, будто я кое-что смыслю в определенных вещах, или просто из лести, а быть может, в ее вопросе таилась издевка, – как бы то ни было, ответил я ей совершенно серьезно. Подругу эту, кстати, зовут Маша, и речь в этом повествовании пойдет в том числе и о ней.
Продолжая мысль, добавлю, что проблема многих, и прежде всего талантливых, людей состоит в том, что они, наделенные этими самыми талантами, думают, будто не нуждаются в остальных и смогут достичь чего захотят только благодаря собственной уникальности и неповторимости – и, в конечном счете, ломают себе шею. Они стремятся избавиться от всего ненужного, еще ничего толком не имея, и не замечают этой главной своей ошибки из-за самонадеянности. Глупость, не правда ли? Пожалуй, со стороны это действительно кажется глупостью – но лишь до тех пор, пока, сам того не замечая, не окажешься в подобной ситуации, опомнившись только тогда, когда от тебя избавились или когда сам избавился от всех вокруг и остался один на один с пустотой.
Красоту, я полагаю, тоже следует считать талантом.
Глава 2
Ощущение влюбленности проходит, и остается действительность – картина, схожая с весенним таянием снега в наших краях. Здесь я вполне отдаю себе отчет, что с ее стороны это было именно так. А с моей? С моей – нет.
И в самом деле, даже сейчас, спустя время, я не совсем еще способен разобраться в тех своих ощущениях. Вероятно, уже и не смогу. Но с другой стороны, если уж говорить честно, из-за самомнения я даже мысли не допускал, что могло быть иначе, чем вечная любовь и все такое прочее… А оказалось – могло. Могло случиться так, что однажды от меня просто избавились.
А потом я повесил на стену календарь и начал зачеркивать даты крестиками. Тогда, правда, казалось, что этим я все закончил; что это действительно был конец – конец нашему миру и конец моей жизни. Можно сказать, что я вел себя как идиот, и оказаться совершенно правым, но где уверенность в том, что другой на моем месте не чувствовал бы то же самое? В том-то и дело, что уверенности никакой нет и быть не может.
Потом, и я знаю это наверняка, ребята на работе между собой стали звать меня Толиком-алкоголиком, и, надо сказать, не без оснований. Во-первых, любое событие, даже тщательно скрываемое, рано или поздно становится явным и обрастает подробностями в виде пакостных слухов. А во-вторых, не исключено, что основанием для такого прозвища стали некоторые изменения в моей внешности. Разбирающимся людям эта едва заметная красная паутинка, покрывающая лицо и особенно область носа, может многое поведать о деталях образа жизни человека за пределами работы. Наверное, выдавали и глаза… Впрочем, здесь, может быть, я выдумываю лишнее, как это часто бывает, когда находишься в ситуации неопределенной и даже дурацкой. Может быть, на моем лице и не было ничего подобного, но когда все так, чего только не начнешь думать.
А с другой стороны, что скрывать? Я бухал. Бухал как дьявол. Каждые выходные меня носило по кабакам и подворотням как опытного забулдыгу, и все только для того, чтобы потом после выходных, в понедельник, я мог зачеркнуть сразу две клетки – сразу два дня в том календаре.
Это нужно было постараться – в двадцать пять лет дойти до посещения кабака «Последний приют», где собирался всякий сброд, имеющий деньги исключительно на выпивку самого отвратительного качества, произведенную неизвестно из чего. Вкус у этого пойла был такой, словно это была настойка пластмассы на спирту, и разливали его, не иначе, из какой-нибудь пластиковой канистры, на дне которой непременно плавал чей-то грязный, неаккуратно остриженный ноготь. Конечно, была у них водка и в бутылках: для самых обеспеченных (и, скорее всего, новоиспеченных) посетителей заведения и с целью продемонстрировать, что здесь подают легальные напитки.
Полиция (или, как тогда называли, милиция) частенько заглядывала в эту клоаку, потому что, во-первых, работа по их части обнаруживалась там нередко, а во-вторых, они наверняка использовали эту дыру как источник определенного дохода. Конечно, они знали, что по большей части там наливают не столько то, что выставлено в бутылках, сколько то, что стоит в сомнительной таре под прилавком. Вне всякого сомнения, подобное заведение нельзя было оставлять без присмотра – во всех смыслах этого слова. Сброд здесь скапливался отменный, да иначе и быть не могло, потому как цель посещения была только одна – основательная примерка синего халата. Некоторые преуспевали в этом настолько, что спустя десять минут после прихода в заведение уже едва могли дойти до стойки, чтобы взять себе добавки.
