Когда Санька был совсем маленьким, мечтал он взлететь в небо и парить над землёй, распевая чудесные песни вместе с облаками. Да-да, именно облаками! Ведь в них жили звуки – самые прекрасные на свете звуки! Вы можете не верить, а Санька верил, потому что видел однажды, как радужные капли летели из облака и напевали дождливо-солнечную песенку. И казалось тогда, что вместе с облаками уплывает он далеко-далеко от родной деревни. Санька хорошо запомнил этот необыкновенный день.
Прибежал он тогда на широкое поле, что раскинулось за деревней, бросился навзничь в душистые травы, выплакивая детскую обиду. Долго причитал, размазывая по грязным щекам слёзы и жалуясь букашкам да муравьям на мамину несправедливость. Потом затих и уставился в небо, где проплывали причудливые облака похожие то на маленьких фей, то на дивных птиц, то на загадочных животных. Долго наблюдал он за превращениями, и вдруг показалось ему, что одно облако приняло его очертания. Точно! Даже лицо можно было разглядеть сквозь белёсую дымку!
Облако-Санька неспешно плыло по небу, из него накрапывал редкий дождик, а над ним светило яркое солнце. Отчаянно завидуя небесному двойнику, Санька вскочил и помчался по полю вприпрыжку.
– Ты куда-а? Возьми меня с собо-ой! – кричал он, размахивая руками.
Ветер трепал огненно-рыжие волосы мальчишки, а сверху казалось, что несётся по зелёному полю крошечный огонёк, готовый вот-вот поджечь льнущие к земле травы. Облако-Санька, наблюдая с высоты за земным двойником, всё раздувалось и раздувалось, словно еле сдерживало смех, наконец, не выдержало и взорвалось – хлынуло серебристым дождём! Санька задохнулся от восторга и припустил ещё быстрее, подставляя ладони под небесные капли. И долго бежал бы он, но размылись черты облачного лица, и закончилось поле.
Споткнулся Санька о камень и полетел лицом вниз, сбивая в кровь коленки, да раздирая и без того рваные штаны о колючий кустарник. Но не вскочил, а остался лежать на дороге, ведущей к дому. Сначала всхлипывал от боли, потом перевернулся на спину и замер… – над полем повисла радуга, зацепившись одним краем за деревню, а другим за окраину города, видневшегося вдали!
И почудилось ему, что вырос в чистом поле необыкновенной красоты замок. Он сверкал влажными от дождя стенами и поблёскивал солнечными куполами, а над ним плыл тихий перезвон – это созывали на вечернюю службу верующих. Санька долго слушал удивительные звуки, и вдруг показалось, что не колокольный звон плывёт над деревней, а капли дождя, разбиваясь о призрачные стены и рассыпаясь на сотни радужных колокольчиков, поют и зовут его в сказочную страну! Он слушал мелодию облака, дождя и радуги, боясь пошевелиться, и только по лёгкому движению губ, да по пристальному взгляду можно было заметить, как вслушивается, всматривается мальчишка в это чудо.
С тех пор прошло немало времени. Санька подрос, но не забыл, с каким восторгом мчался по бескрайнему полю за облаком – своим двойником. Как не забыл и волшебную мелодию, словно навсегда поселившуюся в голове. Что бы он ни делал, куда бы ни шёл, звуки преследовали его повсюду. Он мог остановиться посреди улицы и на глазах у всех запеть, как соловей, зачирикать, как воробей, даже зажурчать, как бегущая в роднике вода. Люди замирали от изумления, а мальчишка, не замечая никого, шёл дальше. И так научился он подражать любому звуку, что вскоре даже мать не могла отличить, кто поёт – птица, сидящая на ветке, или сын. А ещё он учился летать. Соорудив «крылья» из кусков старой парниковой плёнки и ржавой проволоки, при любом удобном случае влезал на крышу сарая или стог сена и, широко раскинув руки, бесстрашно устремлялся вниз. Взлететь в небо у него не получалось – он раз за разом падал и ломал хрупкую конструкцию, но, ещё сидя на земле, мысленно строил новую и верил, что когда-нибудь сможет долететь до облака! Домой возвращался неизменно в синяках и шишках. Мать со злостью трясла перед лицом порванными штанами и кричала:
– Да что же это делается, охламон ты этакий, опять порвал! Я с утра до вечера кручусь по хозяйству, стараюсь заработать лишнюю копейку, а с вами одни растраты. Весь в папашу своего малахольного! Ничего-то им не надо, – и швыряла грязные штаны в сына.
– Сам постираешь и заштопаешь! Учись беречь вещи, не маленький. Пора начинать и по хозяйству управляться, не то, что себя обихаживать. В деревне не любят лентяев!
Он стирал и штопал, но на мать не сердился. Правильно ведь говорит: и на уличной одежде дырка на дырке, и не маленький. А в деревне за все странности прозвали Саньку певуном блаженным.
Друзей у него не было. Мальчишки-ровесники обходили стороной, иногда дразнили, но чаще смотрели с сожалением и даже каким-то страхом – разговоры о его странностях велись в каждой семье.
Вскоре Санька пошёл в школу и учился хорошо. Единственный предмет, который не любил и при случае старался убежать с урока, было, как ни странно, пение. Но старый школьный учитель, живший с ними по соседству, его не ругал, а даже защищал.
Однажды пропустив урок, Санька попался на глаза директору школы. На следующий день тот вызвал мать и пригласил учителя в кабинет, пытаясь разобраться, почему один из лучших учеников в классе сбегает только с уроков пения. Расстроенная мама при всех отвесила сыну звонкую оплеуху. Учитель грустно посмотрел на неё и, поправив круглые старомодные очки, сказал:
– Воспитание – это наука, воспитание таланта – наука вдвойне. Мир звуков, в котором живёт мальчик, богат и разнообразен, а наш мир кажется ему монотонным, скучным и невыразительным. Свыше ребёнку больше дано, чем может дать простой учитель пения. Не надо ругать за пропуски уроков, лучше купите музыкальный инструмент и возите в школу.
Мать тогда с недоумением посмотрела на учителя, ничего не понимая из того, что он сказал, раздражённо махнула рукой – делайте, что хотите, только не отвлекайте меня по пустякам, и ушла. А Санька, получив негласное разрешение, на уроки пения совсем перестал ходить. Он или мчался в библиотеку, чтобы взять очередную книгу о великих музыкантах, или просто бродил по улицам, открывая для себя всё новые и новые звуки.
Старухи-соседки, сидя на лавочках и наблюдая за мальчишкой, перешёптывались:
– Что же это деется-то, господи? Не повезло Шевчукам. Ох, не повезло! Одно дитё народили, и то скаженное – всё бегает и бегает, руками, словно крыльями, машет, да кричит, как ненормальный. Больной, видать, парнишка-то народился. Наказал боженька не того кого надо! Матерь бы наказать за жадность непомерную, а не дитятку.
Санька, слыша эти разговоры, оглядывался на старушек с недоумением: ни скаженным, ни блаженными, ни тем более больным, он себя не чувствовал.
