(1995-1996)
Говорят, что законы эволюции таковы, что всё лживое умирает бесследно и безвозвратно, а настоящее остаётся.
На русском языке «Любить» и «Жалеть» – тождественные по смыслу слова. Когда большинство занято самим собой, то каждый закрыт для любви к ближнему. Умножение таких сердец – предвестник того, что близок конец света. Знак этот, как правило, подаёт поэт. Предупреждая об оскудении сердец, он говорит о необходимости умножения любви.
Разорение Родины – омертвление души и приход дьявола. Об этом говорит и от этого умирает поэт. Зачем ему жить, если нет Родины и Любви?
Сам ли сбился с пути на рассвете…
Сам ли сбился с пути на рассвете
Или кто-то позвал – не пойму?
Я из тьмы выходил прямо к свету,
Ты – из света шагнула во тьму.
Растерял я с тобою отвагу,
А ты стыд потеряла со мной!
И не делаем дальше ни шагу -
На границе меж светом и тьмой…
Вот гогочут глупцы горделиво…
Вот гогочут глупцы горделиво,
Вот набухла от влаги земля,
Вот березки молчат сиротливо,
Вот надменно торчат тополя…
Вот погосты, надгробья и даты,
(Каждый гость бед имен и без дат!).
Только жил я за всех виноватый,
Только жил я во всем виноват.
Эти сопки, леса и долины
От вершин до глубоких корней
Отвергают устало, бессильно,
Род навязчивых, гордых, людей.
Гордый ум человека воюет,
Лес корчует и пашет поля…
Молчаливо березки горюют
И надменно молчат тополя.
Знаю я, что уйду виноватый,
Говорят, что уйду в никуда.
В никуда это тоже – куда-то.
А душа моя знает – куда!
Я гостил на земле до могилы,
Не считал ни годов, ни минут.
Все же небо мне родиной было,
Но спасибо земле за приют…
Широко, широко в синей дали…
Широко, широко в синей дали
Первые летели журавли
И устало крыльями махали.
И запахло влагой от земли.
Детвора заливисто звенела,
Задремала лошадь у реки,
За стеклом рассада зеленела,
И на солнце грелись старики.
Оживала жизнь на этом свете,
И весной дышало все вокруг!
А о смысле жизни и о смерти
Было просто думать недосуг…
До истоков больших откровений…
До истоков больших откровений,
Улыбаясь, мечтал я дойти.
Но мелькало на миг отраженье
И врасплох заставало в пути:
Ложь катилась от края до края,
Среди смут, суеты и забот,
Проступал вдруг, закат закрывая,
Искривленный страдальчески рот.
Я пошел стороной оборотной,
Обогнул и согнул путь в кольцо.
Там, возможно, всегда беззаботно
И приветливо это лицо.
Так к истокам больших откровений
Я бреду – за кольцом и в кольце.
Проступают иные свеченья
На изменчивом том же лице.
И вот к берегу выйдя крутому,
На высокое будто крыльцо,
Я вгляделся с тоской в черный омут -
Там мое улыбалось лицо.
Сколько лиц мне еще неизвестны,
Сколько губ и изменчивых глаз.
Если долго смотреть во тьму бездны,
Бездна тоже посмотрит на вас…
Безразличье медленной природы…
Безразличье медленной природы
Мне важней участия людей.
Вечность мерно отмеряет годы
Без знамен, без криков и идей.
Но хлопочут всюду активисты,
Норовят помочь всем на беду,
Маленькие злые эгоисты
Жмут друг другу лапки на ходу.
Сколько в них участья и величья!
Но стирает вечность все следы.
Мне всего дороже безразличье -
Безразличье неба и воды…
Не один я! Со мною березки,
Перепутья рифмованных строк.
Написал бывший ээк Заболоцкий:
«Уступи мне, скворец, уголок…»
Ах, не надо, хорошая птица!
Кто сказал, что я здесь одинок?
Я хотел бы совсем раствориться
В синем мареве гор и дорог.
Ты ведь, птица, меня понимаешь,
А тебя я всегда понимал.
Принимая меня, принимаешь
И того, кто меня посылал…
Не смешно ли, что нас отвергает
Каждый скупенький сытый божок?
Как природа меня понимает!
Кто сказал, что я здесь одинок?
Не одни мы – со мною, мы вместе
Мои строки и нити дорог.
Неужели глядит глядит с поднебесья
Бог, который ничем не помог?
Ветер гнет деревья вдоль дороги,
А ведет дорога в никуда.
В городах свирепствуют смоги,
Стонут от удушья города!
Ночь такая – выколют глазища,
Пальцы растопырены во тьме.
Кто еще, какую правду ищет
В сифилисной этой кутерьме?
Ночь такая – выколют усами
И словами вывернут нутро.
Города с похмельными глазами,
С пьяными утробами метро…
Ветер воет! Выродок советский
Воет вместе с ветром в городах.
Будет гений, но не Достоевский!
Будут бесы! Этих кончил страх…
В ночь такую не родятся строки,
Солнце, не взойдя, уходит прочь.
В ночь такую думают пророки -
Не являться людям. В эту ночь…
Что стоишь с поникшей головою…
Что стоишь с поникшей головою,
Бередя и мучая себя?
А ветра играют над тобою,
Тучи и деревья теребя.
Весь в себе! Но кто тебя обидел?
И глядишь, глядишь в себя, скорбя!
Ясно, ясно мир прекрасный видит
Кто, рванувшись, выйдет из себя.
Вырвись! Оглянись – какие горы
И простор распахнутых полей,
За горами плещет, плещет море,
В синем небе пары журавлей.
Так лети! Жалей, прости упавших,
Пожалей укравших ореол.
Ведь всего двенадцать понимавших,
Говорят, что сам Христос обрёл.
Что тебе какие-то обиды,
Суета и мелочность забот.
Сам себя кто издали увидел,
Тот всегда, всегда других поймет…
Женщина с печальными очами,
Где осталась сладость наших встреч?
Обнимаю лунными ночами
Я покатость Ваших белых плеч.
Женщина с безумными очами,
Ждавшая всегда желанных мук,
Я целую лунными ночами
Влажность губ и трепет Ваших рук.
Женщина с влюбленными очами,
Шепчущая жарко в тишине,
Чаровница! Лунными ночами
Помните, конечно, обо мне.
Над лесами летними, лугами,
В гуле ливней, в криках поездов,
Лунными безумными ночами
Тает отзвук наших голосов…
Лунными безумными ночами
Оживает образ ваш всегда.
Что случилось, что случилось с нами?
Где исчезла радость, там беда…
Женщина с печальными очами,
Где осталась радость наших встреч?
Обнимаю лунными ночами
Я покатость ваших белых плеч…
На вокзале, в зале ожиданий,
В суете измученного дня,
Женщина с усталыми глазами
Ласково окликнула меня.
Профиль незнакомый, взгляд призывный,
Вся ко мне навстречу подалась.
Губы слишком яркой георгиной,
В трещинках помада запеклась.
В памяти моей никто не ожил,
В памяти лишь искры от костра.
Взгляд ее всю ночь меня тревожил,
И болело сердце до утра…
Приходите ко мне, дорогие,
Сопланетники, братья, друзья,
В мои степи, насквозь расписные,
Где так плавен полет журавля.
Приезжайте ко мне, дорогие,
Что мы делим и спорим о чем?
Все мы братья по крови родные,
Что посеем мы, то и пожнем…
Из подвалов, коттеджей, коморок,
Где кроваво сгустилась беда,
Где вас душит зачумленный морок
Прилетайте! Я жду вас всегда!
Мы обиды и злобу забудем,
Глупый спор о добре или зле.
Я люблю вас, люблю вас всех, люди,
Всех, живущих со мной на Земле.
Не построил он лётного поля…
Своё летное поле едва ли
Вам построить дадут одному.
Помню – другу поля предлагали,
Но не лётное поле ему:
Поле тщетных надежд и обмана
И какое-то поле чудес,
Там, где бесятся люди в дурмане,
Забывая про сладость небес.
Забывая о жизни и смерти
