На склоне вулкана
* * *
Волны трутся о грудь,
камни – лежбища фурий.
К утончённой фигуре
Гордость ближе согнуть…
Как ни крепок базальт,
как ни вытончен разум,
как ни пробует разом – …
прячет ветер глаза…
Вольный изыск, морской
ветер только случайно
порождённому чайкой —
доосмыслить, тоской…
Этот ветер не груб.
Эти камни застыли.
Это теплится: ты ли?
Это – губы у губ…
* * *
Солнце краснеет. Ночная прохлада
за поворотом скопилась. Закат.
Жаркие мысли. Изжареный ладан,
нимбом вокруг красноту расплескав,
святость возносит – отсечь. Отсекая
дымку дышащих надрывно рывков,
только ли слабость, такая-сякая,
мучает силу на ложе веков?
Только ли тонкие с искрами пальцы,
только ли скрытая толика дня,
только ли губы проникнут сквозь панцирь,
только ли нежная эта броня?..
Только ли солнце, закатные роли,
море, намёки?.. Весь выражен в них —
вечер щемящий, который изволил
сблизиться с ночью… Растерянный миг.
* * *
Море, ночь, маяк. Помимо
этих внешних форм печали,
звёзд искрится пантомима
в глубине души. Отчалил
челн. Беглец. Пройдут недели,
может, годы, может, – тыщи…
Дробность целое не делит,
дробность целостности ищет.
И хватается проточной
жилкой гул в висках за память.
И плывёт всё дальше, точно
недовспыхнувшее пламя.
Мало силы у вулкана:
не сравнится в счастье с птицей.
Мало – плыть, милее – кануть;
мало – пить, милей – напиться…
* * *
Воздух ясен и чист, морская
соль наводит на формы чёткость.
Пальцы в гальке (камнями в чётках)
суть нащупают. Вдох… Лаская
взглядом ширь, проводя изгибы
по кругам шире круг за кругом,
мысль находит в пространстве угол.
Две судьбы – как прямые, гибель —
в точке? Выдох… Счастье, оно возможно?
Раздеваю волну, нескромен.
Всё правдиво, всё верно, кроме
слов навязчивых: ложно, ложно…
Под сомнением: день, устои.
Ночь едва ли добавит света.
Воздух – ясен, дождусь ответа,
хоть ответа и недостоин.
* * *
Воздух ясен и чист, синеет
Чатыр-Даг: далеко, за далью.
Ветер выдохнет: я страдаю,
грусть откликнется: я – сильнее.
Чист и светел, темнеет разве.
Крики чаек. Готовьтесь: вечер!
Через время я им отвечу,
пересилю синдром боязни.
Когда мысли толкают члены
тела, стиль выдаёт моллюска —
тащит панцирь пространство лузгать,
пленный в пене морской несмело.
Словно пляжный цветастый зонтик,
все цвета преломляя в спектре,
небо сжало себя корректно…
и сомкнулось… на горизонте.
* * *
Воздух ясен и чист, хрустален.
Хруст пустот в стороне рукою —
с глаз долой, с сердца вон – укрою.
Не для всех это; все – устали…
И угли почернеют. Запад —
там, где солнце шипит о волны.
Вдох и выдох. Морской проворный
вьющий волос из моря запах.
И в лицо! И дышать! И громко —
но не громче, чем просто имя —
выдох. Я в этом вдохе принял
выдох. Обводящая берег кромка…
И следы на песке. Но – слизан
образ в памяти – догорает.
Так темнеет. Так назван раем
воздух – ясный, а к ночи – сизый.
* * *
Закрыть – к подбородку; прохладно, дует.
Бывают дни в пелене
с восторгом сквозь дымку. С восторгом туи:
одна за одной. Длинней
становятся мысли. От чаек вести:
роняют крик. Адресат
всей ширью распахнутых вверх отверстий
с надрывом грудь потрясал.
Так дождь превращается в вечер, в сырость,
в осадок с души. На дне
взлохмаченных волнами сфер остыло
тепло моросящих дней.
Когда-нибудь вспомнится в ласке будней
прохладный печальный стон.
Так чайка кричит, но не будем… Забудем…
В тумане морской восторг…
* * *
Скрываюсь, и веки – как створки. Моллюск
отходчивей; может открыться опять.
Ступеньки, шаги по ступенькам. Молюсь,
мой шёпот не слышен. Волну торопя,
молитва о шторме, о прочности глыб
блуждает и бьётся подобием брызг
о скалы базальта. Срезает углы,
кривые, прямые, зигзаги. Каприз,
веление скуки, обычность тоски.
И груз на виски, учащая пунктир,
и выбор: терпи! обезверился – скринь…
И надпись для тех, кто желает уйти.
В базальте ступеньки, спускаюсь к волне.
Разбросаны глыбы, как груз – не поднять? —
как что-то, забытое где-то во мне,
как мысли под вечер с остатками дня.
* * *
Я поменялся с большой медузой
мыслями, телом, верой, душой,
и, исчезая всё уже, узок
весь горизонт на закат ушёл.
Я обжигал, я глаза калечил,
я растекался по небу вширь.
Я жил вопросом: нежные плечи —
облако формы её души?
Мне до заката сказать бы фразу:
только – мечта, для неё одной!
Мне бы пустить по волнам свой разум
вслед за мечтой! Но иду на дно.
Стало быть, просто лежать опасней;
я погрузился в гущу глубин.
Так за чертою моря гаснет
спрятанный в руку бога рубин.
* * *
Уровень моря. Над ним
пахнущий йодом и рыбой,
как элемент западни —
берег, нависший обрывом.
Пойманы волны. Спасти
твёрдость от твёрдых пытаясь,
солнце дощатит настил:
веришь – иди. Запятая
в случае этом пуста:
только тире – только волны.
Только надежда. Устал
верить? Не веришь?! Огромный,
больше, чем просто печаль
смысл из глубин небосвода.
Нежность под твёрдость плеча.
Легче, нежнее… Свобода.
* * *
День ясный, сентябрь пока лишь.
Для глаз есть пространство, и то
не так, чтобы много; накалишь —
сожмёт собой сердце. Итог
свиданий с мечтою. Так мало…
так быстро мелькнули те дни,
и солнце сливается с алой
поверхностью неба. Одни
тревожные чайки остались,
как символ крыла. Я – бескрыл
без глаз, где скрывают дали,
я слеп. Путеводной искры!
Маячит за морем ноябрь,
казнит повелитель морей;
она – Невесомость, но я бы
желал её видеть своей…
* * *
В тучах ночь. Далеко красной краской тревог
вспыхнул мрак и погас. Моря мерные всхлипы.
Вспыхнул мрак и погас. Темнота вязко липнет.
Темнота, вспыхнул мрак – молний быстрый плевок.
Мои пальцы собой поглотила зола.
Тихо. Только душа, только мрак, море только.
Перепонка к безумию кажется тонкой:
где Добро предстаёт воплощением Зла?
Умерщвление плоти, возжаждавшей губ.
Ночь темна. Наиграй своему иезуиту
на аккордах из волн нежной страсти сюиту.
Это только моё: не могу! не могу!
Воспалённых абстракций ночная мазня,
словно самую душу ногами избили.
Сочетание молний с узором извилин.
И бичует трёххвостка, так море казнят.
* * *
Стынет море. Сезона бархат
не становится мягче. В стоне
надрывается чайка. Жалко,
грустно, ветрено. Солнце тонет,
погружается в осень плавно.
В настроении след каприза.
День стекает с заката лавой.
Только с тёплой мечтою близость
остаётся со мной на грани
единения с пустотою.
Я, должно быть, смертельно ранен
и поэтому слёз не стою.
Вот такой я, недообтёсан.
Веселей, веселей, кто может.
Бейтесь волны о грудь утёса.
А взгрустнулось – всё оттого же, —
осень…
* * *
…Да, это осень… Усердность такую
в жалобе рвущих себя, в проводах
можно понять. Как и ветер тоскую,
вместе с волной ударяюсь. Вода
бьётся о берег бесформенным стоном
и отползает. Погода невзгод,
пасмурных мыслей; в забвении сонном
лучше забыться. Но в душу внёс год
чувство. За месяц, за те две недели,
вынутых из скорлупы пленных солнц,
запечатлелся загаром на теле
– глубже, до сердца – горячий песок.
