Гирлянда мелькала разноцветными огоньками. С самого низа от Деда Мороза бежали дорожки, которые пробегали через всю елку и соединялись на самой верхушке, вспыхивая яркой снежинкой. Свет огоньков отражался от шаров, белочек, лисичек и вся комната озарялась сказочной, играющей мозаикой. В доме было тепло, даже жарко, несмотря на то, что на дворе был мороз, а многочисленные посетители только и ходили туда-сюда. Это Лёша постарался, закинул в печку дополнительно два ведра угля.
Надя сидела в своем легком вечернем платье. Плечи были обнажены, глубокое декольте оголяло ее упругую грудь. Ох, как этот вырез притягивал взоры мужчин. Они так и погружали свой взгляд в эту ложбинку между грудей, словно пытались еще чуть-чуть раздвинуть оборку платья. Ее руки до самых кистей были закрыты. Рукава заканчивались воланами, и из-под них временами проскальзывал блеск золотых браслетов, тоненьких ниточек, появляющихся ниже запястья, когда она опускала руки. На их гранях лукаво играл отблеск света, и как только Надя поднимала руку, он скользил под рукав и взоры мужчин следовали за ним, двигались к локтям, обнаженным плечам и, наконец, тонули в той самой манящей ложбинке между грудей. Платье обтягивало ее талию, уже далеко не стройную, как когда-то в юности, но еще сохранившую форму. Одна Надежда знала, сколько стоило сил сохранять эту форму до тридцати пяти лет, ведь с самого детства она была склонна к полноте. Ниже талии платье облегало то, про что мужчины говорят: «Ах, какая попка!». Да, это именно она, та самая соблазнительная попка, которая формируется у женщины, когда кости таза расходятся, выпуская ребенка, а после родов немного сходятся, но все равно остаются достаточно широки, подчеркивая талию и соблазнительную форму двух полушарий, которые любой мужчина хочет не только шлепнуть, проходя мимо, но и сжать, притянуть к себе, скользнуть по ним рукой еще ниже, к ногам. Стройные ноги в этом платье оставались загадочно закрыты, но терпеливый мужчина все же мог насладиться их видом. Платье было ниже колен, плотно прилегало, но разрез с левой стороны идущий от самого низа почти до талии, время от времени полностью обнажал стройную ножку, и именно сюда стремились руки мужчин, соскальзывая с округлой попки, когда они не чувствовали под легкой тканью платья нижнего белья. Их руки, помимо воли раздвигали разрез, касались обнаженного бедра… Никому из них в этот вечер не удалось узнать, на самом ли деле под этим платьем нет трусиков. Надя вовремя останавливала похотливые руки и никто не добрался до ее стрингов, которые были не заметны под платьем.
Гости ушли, почти все. Остался лишь самый близкий Лёшин друг, настолько пьяный, что выгонять его на мороз было опасно. Упадет где-нибудь, уснет и замерзнет. На столе остались недоеденные салаты, пельмени, селедка под шубой. В тарелках лежали куриные кости, откусанные куски мяса. Кое-где в стопках даже осталась водка. Сколько ее было выпито в этот вечер? Сколько она сама выпила? Ну нет, водку она пила в самом начале, еще когда стол накрывали, да и то немного, стопки три не больше. Потом она перешла на вино, шампанское. Недопитый бокал стоял перед ней. По его ободку бегал огонек, меняя свой цвет, но самыми красивыми были пузырьки, берущиеся из ниоткуда и тонкой дорожкой поднимающиеся на поверхность.
Вот и наступил Новый год и в этот год наконец-то сбудется ее заветная мечта, выйти замуж за своего любимого, своего единственного и неповторимого. Как долго она его ждала, как долго искала и надеялась. Она хочет этого всем сердцем. Именно это желание она загадала в те секунды, когда Куранты били двенадцать часов: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Пусть в этом году я наконец-то надену белое платье, услышу вальс Мендельсона. Пусть он возьмет мою ладонь, наденет на безымянный палец обручальное кольцо и поцелует при всех». Мысли пронеслись, но надежда осталась. Да, она, Надежда, осталась. Опять одна посреди Новогодней ночи.
«Мой мужчина», – она улыбнулась сама себе, называя его так. – «Ему всего двадцать один год. Мой мальчик», – поправила она себя в своих мыслях. Ее Лёша дрых, пьяный на диване напротив. Сколько раз мужчины, напившись, бросали ее посреди ночи и она, сгораемая страстью, находила утешение в других руках? А кто им виноват, что водка им милее такой красавицы? Она провела двумя руками по своему телу, которое в свои тридцать пять жаждало любви не меньше, чем в юности. Сколько раз ее первый муж… «Эх, муж, муж…", – губами, беззвучно произнесла она. Они так и расстались не расписавшись. От него росла дочь. Большая уже. Дочка пошла в нее, выразительные глаза, длинные ресницы, пухленькие яркие губки, игривый характер, звонкий смех. Но не желала Надежда своей дочери такой же судьбы. Всегда желанной и… одинокой.
«Серега, скотина», – охватило ее чувство досады и злости. Она вспомнила, как он сегодня пришел в шикарном костюме, с молодой женщиной под руку. Весь подтянутый, улыбающийся, цветущий. – «И ведь пил в меру, и ушел трезвый. Он сейчас наверняка ласкает свою Анюту. О…", – она вспомнила его руки, губы, пьяное дыхание. Как он ласкал, как любил! Тело наполнилось истомой, вспоминая прожитые ощущения. Но обидные воспоминания твердили свое. За все прожитые с ним годы, он никогда не уходил трезвый с вечеринки. Никогда не был ей опорой в этом жестоком обществе, где женщине приходится так туго без сильного мужчины рядом. Вечно отсутствующий или пьяный скотина. Завалится спать, а ее ласкают чужие руки, целуют чужие губы и любит чужое тело. Как она злилась на него за свое одиночество, как неистово отдавалась другим. Она ему мстила за то, что он пренебрегал ею, за то, что знал о ее похождениях и все равно напивался. А сейчас она злилась на него за то, что не напился. Не напился, когда рядом с ним другая. Эх, если бы он был таким с ней!
Надежда мечтательно покачала головой. Как бы они жили все годы. Сколько сил она положила, пытаясь его переделать. И, вот когда они навсегда расстались, он стал таким, каким она мечтала его видеть. Но все в прошлом, в прошлом, которое она не хотела повторять, но которое и не хотела забывать. Уже много лет они просто друзья. После расставания он даже не пытался к ней приставать. Даже сегодня, когда на нее жадно смотрели все присутствующие мужчины, он один остался равнодушен. Ведь она специально так оделась, специально себя так вела. Только для него. Ведь себе же можно в этом признаться. Не для Лёши, не для кого-нибудь еще.
Нет, она не хотела снова с ним сходиться, несмотря на сильное давление «друзей». Пошли они все. Это ее жизнь и ей самой решать свою судьбу. Что они могут ей дать, ее многочисленные друзья? Денег, благополучия, в смысле материального? Да, конечно и это, и многое другое, но любовь, нежность, ласку, преданность ей никто кроме Лёшеньки не даст. Она знала цену всем своим знакомым, каждому из них. Жизнь научила ее многому. Все они были ей чем-то близки, многие из них даже очень близки, в смысле в какой-то период были ее любовниками. Но всем им, в конечном счете, нужно было только ее тело, ее жаркая страсть, за которой они не видели ее, Надежду, страдающую женщину. Женщину жаждущей большой любви, а не только удовлетворение сексуального голода. Но теперь у нее есть Лёша, ее любимый, ее замечательный мальчик
