Смрад. Холод и смрад. Грязь, холод и смрад. Грязь, холод, смрад, порошащий снег и всепоглощающий туман. В молочном тумане кипит вечерняя жизнь. Раздаются шаги. Скрип колёс. Цокот копыт. Лай собак. Бой городских часов. Отголоски речей, полных брани и праздности. Самое дно. Клоака.
Улицы города заполнены разномастными эмигрантами, бежавшими с насиженных мест в поисках лучшей доли. Здесь им живётся скверно, и сложно представить, что где-то дела обстоят гораздо хуже. Но так оно и есть. И было всегда. Теперь же – они вынуждены селиться друг у друга на головах. Лишь единицы из них имеют какую-то работу, да и те – зарабатывают гроши. Крайняя нищета ввергает их всех в пучину порока.
Многочисленные воры, грабители, нищие бродяги, вконец опустившиеся пьяницы, мошенники, аферисты, серийные убийцы и насильники сделались суровой обыденностью этих мест. Иногда кажется, что проституток теперь стало больше, чем обычных женщин, – слишком многие не видят иной возможности уберечь себя от голодной смерти.
Коренные жители испытывают к иностранцам лишь жгучую ненависть. Их чувства взаимны.
Время от времени проходят шумные демонстрации, хоть как-то привлекающие внимание городских властей. Но, в общем и в целом, власти продолжают смотреть на всё происходящее сквозь пальцы. Впрочем, у них нет не только возможностей, но и желания что-либо менять.
Иногда полиция проводит рейды: суровые констебли избивают подвернувшихся под руку и, отлавливая зачинщиков, устраивают показательные аресты. Подобные меры не приносят эффективности, но лишь подливают масло в огонь народного гнева. Они просто не в силах что-либо изменить. Гниль всегда становится обителью червей, но не черви служат причиной гнили: можно извлечь самых крупных, но и это не повернёт процесс гниения вспять.
Так жить невозможно, но существовать – приходится…
…По талому снегу ступает мужчина. На нём высокий цилиндр и ниспадающий до колен чёрный плащ с пелериной. В руках его тяжёлая трость с потайным трёхгранным стилетом. Взгляд его серых глаз безучастен. Усы короткие и изящно завитые.
Свою сравнительно недолгую жизнь он провёл в высокой белой башне из слоновой кости. До этих самых пор. Но море зловонных нечистот, окружавших башню, поднялось высоко. Неистовые волны ударяли раз за разом, круша стены и раскачивая основание. И было падение той башни страшным.
Теперь же – этот человек вынужден учиться плавать в помоях. Если, конечно, не желает в них захлебнуться. Лишь те, кто привык окунаться в пучину порока так глубоко, что сроднились с нею, чувствуют себя в ней комфортно. Но он – пока ещё не входит в их число и только учится держаться на плаву.
Естественно, помимо него в этом море нашлись и другие утопающие. Некоторые из них сбивались в кучи, взбирались на дрейфующие обломки, подтягивали других и даже пытались бороться со стихией. Или, по крайней мере, уцелеть, пережив нелёгкие времена, и сохранить то немногое, что ещё не ушло ко дну.
Но есть и другие, – словно бы парящие на воздушном шаре над зловонной бездной. Они не «против» происходящих в мире перемен. Но и не «за». Происходящее не вселяет в них радости. Но они полагают, что во всём этом есть некий смысл. Высший Замысел или историческая закономерность. Старый мир давно отжил своё и, оказавшись не готовым к новым переменам, должен смыться под натиском свирепых волн, разрушиться до самого основания, чтобы уже на его обломках мог быть заложен фундамент новой формации.
Масштабный кризис всегда сулит масштабные перемены. К лучшему или, чаще, к худшему. А впрочем, это всегда зависит ещё и от того, к какому лагерю принадлежит оценивающий…
…Мужчина в цилиндре проходит площадь бодрым шагом. Мимо него проносится поздний дилижанс. Старый замок снова не выдерживает долгой тряски. Одна из дверей дилижанса распахивается. Человек, до этого мирно сидевший на откидном кресле у этой самой двери, резко вылетает на полном ходу. Его недолгий полёт завершается падением в мокрую грязь.
Ему очень больно. Кажется, он что-то повредил. Подобный случай не единичен, а в последнее время они так и вовсе участились. Раздаются возгласы людей и ржание лошадей. Возница тянет поводья, вынужденно прерывая свой путь. Сходятся зеваки. Им интересно и даже забавно наблюдать за тем, как проливается чья-то кровь, если не их собственная. Кажется, никто и не думает оказывать помощь бедолаге – зато все внимательно смотрят, чтоб было о чём потом потрепаться в пабах и забыть.
Но нет, два, а теперь уже и три лица из общей массы подходят поближе, а один из них даже пытается чем-то облегчить положение пострадавшего.
Человек в цилиндре идёт мимо. Это не его дело. Теоретически ему жаль упавшего, он презирает равнодушную чернь и с известной долей иронии размышляет о современном качестве дорог и дилижансов, оставляющих желать лучшего. Но он – занят. Торопится. У него сейчас другие, более важные дела и интересы. В конце концов, назначена серьёзная встреча, на которую он уже опаздывает и должен поспешить.
Кто-то другой уже помогает, а он не может сделать большего, значит – просто не станет мешать и тратить драгоценное время.
Как-то так…
…Дорога. Улица. Поворот. Тусклый фонарь. Очередная улица. Очередной поворот. Карета. Кони. Пропустить. Продолжить прерванный путь. Неброские вывески. Красные фонари. Шлюхи. Пошли прочь. Какие-то люди смотрят косо. У них такие лица, что можно хоть сразу звать констеблей, не дожидаясь действий с их стороны. Миновать. Быстрее. Не привлекая лишнего внимания. Идти по освещённой стороне. Держаться подальше от тени узких подворотен. Главное – не бродить впотьмах. Тёмные улицы полны воров и убийц.
Седой одинокий бродяга сидит вытянув ноги. Без сомнения, он рискует отморозить себе всё, что только возможно. Но это совершенно никого не волнует. Как не волнует и его самого.
Зеленоватая бутыль. Привычно долгий глоток. Мир не становится лучше: он здесь, он всё тот же, но словно бы сделался каким-то далёким. В такие моменты пьющего всегда окружают чужие проблемы: чужая нищета, чужие раны и синяки, чужой мороз, чужие болезни, чужой страх, чужая боль, чужие слёзы, чужой голод и чья-то бесконечно чужая, впустую растраченная молодость…
Заскулив, к нищему подходит облезлая хромая собака. В её больших тёмных глазах заключена вся вселенская скорбь. Признав в ней собрата по несчастью, мужчина просто и молча, но вполне искренне предлагает ей выпить. Собака так же молча отказывается и воротит голову, заковыляв дальше.
Разум бродяги упорно силится породить весьма глубокую философскую мысль, но уже не способен чётко её сформулировать. Произнеся бранные слова, он поднимает взгляд в беззвёздное тёмное небо, словно бы в поисках ответа…
