На административно-бюрократическом небосклоне в царствование последнего российского императора были на удивление тусклые «звёздочки». Их представляли или выутюженные и застёгнутые на все пуговицы вицмундира чиновники типа министра финансов и главы правительства в 1911–1914 годах В. Н. Коковцева, или старики-рамолики типа И. Л. Горемыкина, с искренним удивлением заявлявшего: «Не знаю почему, но меня третий раз вынимают из нафталина», или откровенные проходимцы и клинические больные вроде министра внутренних дел А. Н. Хвостова и А. Д. Протопопова, которыми заниматься впору не историку, а криминалисту и психиатру. Лишь два человека были значительно выше их по всем параметрам: звездой первой величины был крупнейший деятель пореформенной России Сергей Юльевич Витте (1849–1945) и на порядок менее яркий, но всё же волевой, смелый и неглупый Пётр Аркадьевич Столыпин (1862–1911).
Но если первый из них и у современников, и у историков получил более или менее однозначную оценку как государственный деятель, бесспорно, крупный, умный, хитрый, дальновидный, но и беспринципный, и карьерный, то оценки П. А. Столыпина и у современников, и у историков куда шире «по разбросу», а некоторые из советских журналистов дописались вообще до Геркулесовых столпов, объявив его не только создателем «столыпинской» реформы (которую, как ото будет показано ниже, предлагал в самом начале XX в. именно С. Ю. Витте), но и государственным деятелем, успешно доведшим её до конца, что тоже не соответствует историческим фактам, – реформа эта, увы, «не состоялась», не реализовалась в жизни по целому ряду как объективных причин (не было достаточных средств на её проведение, Россия не получила требуемых Столыпиным 20 лет покоя), так и субъективных: отнюдь не все крестьяне радовались ей, очень многие вовсе не спешили выходить из общины, и властям сплошь и рядом приходилось ломать её силой[1], применение которой к решению чисто экономических задач, кстати говоря, стало отличительной чертой ближайшей российской истории.
В качестве одной из последних писательских трактовок этой проблемы хочется указать на предисловие Дмитрия Жукова к книгам В. В. Шульгина «Дни» и «1920». Автор уделяет в нём немало внимания и П. А. Столыпину, предлагая читателям искусственную схему, одну из тех, в которые никак нельзя уложить исторические факты без того, чтобы не искорёжитъ их. Как известно, ещё министр финансов И. А. Вышнеградский (1887–1892), руководствуясь принципом «недоедим, а вывезем», форсировал экспорт хлеба; С. Ю. Витте ещё в конце XIX в. ввёл золотой рубль, а Д. Жуков всё это ставит в заслугу П. А. Столыпину. А дальше продолжает: «На первом месте (в мире. – К. Ш.) по-прежнему оставались Соединённые Штаты. Но на Уолл-стрит понимали, что рано или поздно их монопольному превосходству в промышленности и сельском хозяйстве придёт конец (!), и тогда были приняты самые решительные меры. Для низвержения конкурента годилось всё. Политика не исключала ни продолжения её иными средствами, ни террора.
Прежде всего решено было убрать носителя идеи сильной России», т. е. Столыпина[2].
А затем идёт уже не история, а скорее детектив… Солидаризируясь со многими утверждениями В. В. Шульгина, автор предисловия кое в чём и не согласен с ним. Касается это, в частности, и вопроса о том, кто виноват в убийстве П. А. Столыпина. «Ход рассуждений Шульгина весьма зыбок, – глубокомысленно заявляет Д. Жуков. – Подумаем о том, что капитал – явление не сугубо национальное, что капиталисты в Америке, тесно связанные с президентами, со своими правительствами, тревожились в связи с растущей конкуренцией России, которая в результате столыпинских реформ и роста само го передового, по словам Ленина, финансового капитализма могла потеснить Америку. И тогда (!), хотя ещё не существовало ЦРУ, прибегли к практике в отношении Столыпина, ныне в мировой политике не удивляющей никого…»[3]. Так Столыпин пал жертвой евреев-банкиров с Уолл-стрит! Профессионалу-историку остаётся только в удивлении развести руками, настолько бездоказательно нелеп, а потому и неопровержим ход рассуждений Дмитрия Жукова.
Но разнобой в оценке П. А. Столыпина есть и в академической науке. Под пером одних Пётр Аркадьевич не только душитель и вешатель, давший своей фамилией название намыленной удавке, накидываемой палачом на шею приговорённого. Он предстаёт более или менее разумным государственным деятелем, искренне стремившимся выполнить не только первую половину своей формулы: «Сначала успокоение, а потом – реформы», но и вторую. Однако предложенная Столыпиным программа реформ «вызвала сопротивление поместного дворянства. Осуществление бонапартистского курса, проводником которого был кабинет Столыпина, отвечало широко понятым интересам дворянства, а задуманные им реформы были призваны укрепить и приспособить его к новой обстановке. Однако эти реформы вступили в противоречие с сиюминутными интересами той части помещиков, которые не могли приспособиться к капиталистическому развитию. Соглашаясь на аграрную реформу, поместное дворянство имело целью стравить крестьян между собой и отвести угрозу от собственных усадеб. Но за весь период осуществления реформы вышедшие из общины продали по преимуществу богатым крестьянам 3439 тыс. десятин земли, причём большая часть этих продаж приходилась на последние предвоенные годы. За период же 1905–1915 годов из рук поместного дворянства ушло 10 801 тыс. десятин земли, что составляло 19,7 % всего их земельного фонда в 1905 году, и из них 9795 тыс. десятин попали в руки крестьян[4]. Экономическая угроза помещикам со стороны деревенской буржуазии была реальностью, и жалобы на обезземеление дворянства имели под собой явные основания»[5]. По мнению В. С. Дякина, на наш взгляд вполне справедливому, П. А. Столыпин, пытаясь осуществить и вторую половину провозглашённой им формулы, встретил яростное сопротивление со стороны тех сил, которые считали, что существующие в России порядки настолько совершенны и идеальны, что не требуют никаких реформ. «Столкновение бонапартистской и легитимистской группировок лежало в основе борьбы в верхах в 1907–1911 годы»[6], – утверждает B. С. Дякин.
С резкой критикой такого понимания политики Столыпина и такого определения места его в истории России выступил другой исследователь – А. Я. Аврех. «Согласно принятому взгляду, – писал он, – который целиком разделяет и автор этих строк, Столыпин – это именно и прежде всего правый крайний реакционер, проводник политики, вошедшей в историю под именем столыпинской реакции»
