моим самым близким – жене Людмиле,
моим детям – Юре и Маше
* * *
…я нажал на кнопку звонка и внутренне зажмурился: по идее отец должен мне врезать сразу, хорошо бы устоять на ногах! Черт! Что я говорю?! Он же никогда не бил меня, с чего это я решил, что он мне врежет? И откуда эта готовность положить голову на плаху добровольно?
Было уже за полночь. Дверь распахнулась и… мама с сестрой повисли у меня не шее. Отец хмурился рядом, но по глазам я видел, что застенка миновал.
Вода в ванне стала грязно-бурового цвета, я поменял её дважды и, уже потом, отмокая в теплой, чистой прозрачности, отдирая с лица коросту с грязью и кровью, лихорадочно-спокойно соображал: «ну вот, спасибо, что не убили, а надо бы… Но это всё цветочки, Лёха! ягодки будут завтра! Хорошо бы не просыпаться!… никогда…»
* * *
А за неделю до этого мы сидели с Амбалом на задней парте на ГрОбе и кляли эту ненавистную школу, недоумков-учителей и обязательные линейки по утрам.
Серая мышиная форма. Домашние задания. Невыученные уроки.
«Дневник на стол! Садись! Два!»
За окном была весна, а у 10-го Б сдвоенная пара по гражданской обороне. ГрОб. Ядерный удар! Вышка слева, вспашка справа. Нервно-паралитический газ. Всё, кранты! Ползи на кладбище. Вот уж действительно гроб!
Никуда от этой бомбы не денешься, чего тут сказки-то рассказывать?
Гробовщик тоскливо дул в свою дуду, его никто не слушал, каждый занимался своим делом. Девчонки красились, щебетали друг другу последние новости. В углу, под портретом Чернышевского, Санчос Луговской играл с Лашутой в шахматы, под Чеховым рубились в морской бой, под Горьким кто-то скатывал домашнее задание. Мне было лень даже списывать. Двоек по точным наукам было столько, что становилось страшно за свое светлое будущее. Иногда эти двойки даже снились. Однажды такая тварь приползла ко мне на подушку. В черном изогнутом клюве она держала голову нашей математички.
Мой дневник пестрел замечаниями родителям: «Примите меры! Ваш сын не желает учиться!». Учиться, действительно, не хотелось. Для себя я уже решил, что институт подождет, поступать не буду – в армию! Обидно, конечно, но делать нечего, надо реально смотреть на вещи. Журфак мне не светит, это ясно, помимо бешеного конкурса еще две публикации нужны – а где их взять-то, эти публикации? В стенгазету написать? Про то, какой я примерный ученик?
Есть еще горный и гидрометеорологический в университете. Вроде бы интересно, но..! Опять физика и математика! Это без меня, ребята. Пойду в армию, а там видно будет… Я, может, французский, наконец, осилю! А что? Два года, большой срок. Поднапрягусь – и вперед! Потом и поступлю… может быть.
А вот сейчас надо эту чертову школу закончить! Экзамены! Придумал же кто-то. Ну, русскийлитератураистория – это все сдам, francais – тоже что-нибудь скажу, а вот химия, алгебра и прочее тряхомудье… брр! Страшно подумать!
По понедельникам утром я, ответственный за политинформацию, сообщал о последних новостях страны. Школа, замирая от счастья, узнавала о миллионных надоях молока, о полных закромах родины, о полетах в космос и дальше.
Слушали все – от первого класса до десятого. Этим первоклашкам еще бы в куклы играть, а тут политика какая-то непонятная. Ну, а нас, созревающих самцов, больше интересовали формы наших соседок по парте, нежели политическая информация. Почему-то в десятом нас в приказном порядке рассадили по схеме мальчик с девочкой: это, чтобы вы не отвлекались! Нормальная логика. Я тайно пялился на коленки своей соседки. И как тут учиться? На доску что-ли смотреть?
Девчонки одевались очень лаконично. Мини-юбка, комсомольский значок, да бантик в волосах – вот и вся одежда. Ну, платье школьное, конечно. Но из-за белых колготок его как-то не было видно – белые колготки затмевали все. Мода была такая. Остальное дорисовывало воображение.
Время мини. Юбки, не успев начаться, тут же заканчивались. Потом ноги и всё остальное. Я сидел за одной партой с Иркой Б., у которой все было на месте. Особенно грудь. Это было что-то! Вопрос бюста меня уже слегка тревожил.
Новости страны заканчивались маршем юных нахимовцев. Потом следовала секундная тишина и, после зловещей музыкальной паузы – это было вступление к песне «Бухенвальдский набат» – начиналось «В мире капитализма». Все это придумала директриса. А поначалу было не так.
Когда я готовил свою первую передачу, друзья-одноклассники, гнусно ухмыляясь, давали мудрые советы: «Лехан, назови Капиталистические джунгли или Трущобы и дворцы» – изощрялся Толик. «А еще лучше – В мире чистогана!» – не отставал от него Виталька. «Долой капиталистических хищников!» – замыкал дискуссию Амбал.
– Да ну вас, умники! Никакого полета творческой мысли! Никакой фантазии! Все это есть в газетах! А вот что-нибудь свое, оригинальное!
– А чего там оригинального? Капитализм он и есть капитализм, так и назови – «Капитализм, как он есть», – поставил точку Лешка Попов.
– А что? Ничего. Может ты и прав.
И я пошел к директрисе. Она не одобрила нашего творчества:
– Назовем – «В мире капитализма», просто и ясно. А первая часть —«Новости страны». Идите, Алеша. В понедельник зайдите ко мне пораньше, я должна посмотреть то, что вы будете читать. И – напоминаю еще раз: не забудьте включить материал о Никарагуа, там сейчас очень неспокойно. Кстати, вам не мешало бы подстричься.
Музыку я записал заранее. Между блоками новостей должны были звучать короткие музыкальные отрывки – Чайковский, Рахманинов, немножко эстрады, конечно же, советской. А вот что вставить перед Миром капитализма? Ни «Песняры», ни Магомаев тут не катят!
Может Верди? Или Григ? Тоже ведь капитализм. Нет, надо кого-то их современных. А кто? Я и не знаю никого.
Да что я думаю-то? Beatles! Вот что надо ставить! Не советские? – Не советские! Капиталисты? – Капиталисты! Ну что еще? Да ничего! A Hard Days Night? Йе-еес! «Вечер трудного дня»! Работал чувак целый день, устал, надо, говорит, отдохнуть с тобой, милая. Ну и нормально, как у нас – сначала все работают, потом отдыхают – выходной день. И прогнать надо, пожалуй, целый куплет. А закончит передачу Back in URSSR! Это идея, вперед!
В следующий понедельник битлы еще не успели допеть о возвращении в СССР, как в радиорубку кто-то стал ломиться.
– Кто? Чего надо?
– Лех, это я, тебя Мария зовет. Срочно.
Я открыл дверь. Андрюха Сокол, дежурный по школе, как-то ехидно улыбался. Наш класс сегодня дежурил, мне тоже нужно было заступать в столовую, где мы с ребятами собирались пошустрить по закромам кухни.
