Лев Самсонович Разумовский (1926–2006)
Родился в Ленинграде. До войны занимался в кружке лепки Ленинградского Дворца пионеров.
После блокадной зимы летом 1942 г. эвакуировался вместе с детским домом в Горьковскую область, откуда в возрасте 17 лет был призван в армию. В боях за освобождение Петрозаводска в июле 1944 г. был ранен, потерял руку. Демобилизован в апреле 1945 г.
В 1945 г. поступил в Ленинградское художественно-промышленное училище им. В.И. Мухиной на факультет скульптуры (руководитель курса Р.К. Таурит), окончил его в 1953 г. Дипломная работа «Летчик» (бронза) установлена в московском Парке Победы.
Член Союза Художников РФ с 1957 г. Участник более 70 выставок, включая три персональные (1980, 1997, 1998), две международные (Лейпциг-1952, Пловдив-1952) и три всероссийские.
Работы Л.С. Разумовского находятся в музеях и частных коллекциях России, Финляндии, Швеции, Великобритании, Венгрии, Германии, Голландии, Дании, Израиля, Канады, США. Пять работ находятся в Русском музее.
В скульптуре работал в разных жанрах: памятники, садовая скульптура, портреты, композиции, мелкая пластика, медали. Соответственно своему характеру, создал много юмористических и лирических композиций, но главными темами всей жизни были война и Холокост.
Профессиональный художник детской игрушки: создал 120 моделей игрушек, из них 80 моделей выпускались массовым тиражом фабриками Ленинграда и Москвы, в том числе любимые многими поколениями детей Карлсон, доктор Айболит, Тянитолкай, обезьянки, клоуны. Автор трех комплектов солдатиков: «Революционные матросы», «Ледовое побоище» и «Куликовская битва».
В 1950–1960-е годы работал по договору на Ленинградском опытном керамическом заводе. Создал более 15 авторских образцов для массового тиражирования керамической настольной скульптуры: серия «Малыши» (дети и звери), варианты композиции «Игра» (мать с ребенком, пантера с детенышем, тигрица с тигренком).
Параллельно со скульптурой занимался живописью, акварелью, рисунком.
Книга «Нас время учило…» была издана журналом «Звезда» в 2016 г. Ранее документальные повести публиковались в журнальном варианте в журналах «Нева»: «Нас время учило» (1995, № 11 и 12); «Дети блокады» (1999, № 1) и «Звезда» (2014, № 12).
Также опубликованы воспоминания об ушедших друзьях-скульпторах: «Памяти Володи Татаровича» («Крещатик», 2002, № 1) и «Паренек из Великих Лук» («Нева», 2004, № 9).
Лев Разумовский – автор более ста коротких рассказов, часть из которых собрана в домашнем издании под названием «Моя коллекция».
Лев Самсонович был одним из собирателей и редакторов воспоминаний евреев-фронтовиков, вошедших в двухтомник «Книга живых» (Издательство «Акрополь», 1995, издательство «Журнал «Нева”», 2004).
С работами и текстами Льва Разумовского можно познакомиться на его официальном сайте:
http://lev-razumovsky.org
Не будь эта книга так хорошо написана – так искусно безыскусно, – читать ее было бы тяжело, а все равно – надо.
Лев Разумовский рассказывает о вещах невеселых – и о некрасивых – и даже об отвратительных. И в том числе о таких, про которые почти ничего никому неизвестно: потому что до него почти никто не решился рассказать.
Люди с похожим опытом большей частью погибли на войне. А кто уцелел – молчал, чтобы не сгинуть в лагере.
Мы – их дети – помним это угрюмое молчание фронтовиков.
Оттепель развязала кое-кому память. Оттепель и неотступный гнев на лживую послевоенную «военную» литературу.
Огромная – до неба и во весь горизонт – стена вранья окружила войну. (Прочная до сих пор, разве что поросла мхом.)
Большие писатели проделали в ней большие проломы. Виктор Астафьев, например. Василь Быков.
А Лев Разумовский проделал пролом небольшой. Но заглядывать в него страшно. И видно – очень далеко. (Хотя после войны он не в писатели пошел, а, как и мечтал, – в скульпторы, попутно стал игрушечных дел мастером, – но вот же и литературный дар в нем постоянно и скрытно горел; бывают такие люди.)
История очень простая. Жил на свете счастливый советский мальчик.
Он вырос в семье, где все любили друг друга. В отдельной квартире. (Повезло!) В огромном городе с прекрасными зданиями. (Повезло!) В счастливой, в счастливой, в счастливой, – утром говорило ему радио, днем повторяла школа, вечером – кинофильм или библиотечная книга (бессовестного писателя Павленко или безумного писателя Гайдара): счастливец! ты живешь в счастливой стране.
И он действительно был счастлив. И очень любил свою счастливую родину. И, когда она оказалась в опасности, пошел сражаться за нее. Ежеминутно рискуя жизнью. Готовый в любой момент отдать эту свою жизнь – лишь бы только родина победила и снова была счастлива.
Родина же на войне при каждом удобном случае плевала ему в лицо. Под предлогом, что он еврей. Но на самом деле – именно за то, что он был счастливый, городской, советский, верил книгам и кинофильмам. И совершенно не понимал господствующей – тюремной – этики.
На войне Лев Разумовский с изумлением убедился, что в Советском Союзе маловато советских людей. Это была глубоко несчастная страна, атмосфера которой, отравленная террором, была пропитана равнодушной ненавистью всех ко всем. Скажем, дети первых колхозников ненавидели детей первых интеллигентов. (И случилось так, что он оказался в абсолютном меньшинстве, равном абсолютному одиночеству.)
А была такая – даже не прослойка – пленка: сотня-другая тысяч людей 1923–1926 гг. р. Не выдумал же неумный писатель Фадеев молодогвардейцев. Они существовали, у них был символ веры – цитата из одного рассказа для детей, написанного в 1939 году:
«Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».
В символе веры было две лжи. Не все из идеалистов – из энтузиастов – успели это понять прежде, чем пропали.
Лев Разумовский не пропал. На войне он потерял, кроме иллюзий, только руку, не жизнь.
И вернулся в счастье. Которое, как он понял раз и навсегда, бывает исключительно в любимой семье и в любимой работе, больше нигде.
Кстати: заметили ли вы, что это слово – счастье – за полстолетия фактически выпало из речевого обихода? Как и некоторые другие: справедливость, например, или милосердие, или свобода. И – последнее из всех, потерявшее смысл прямо на наших глазах, – слово «правда».
Мышка бежала, хвостиком махнула, словечко упало и разбилось, смысл вытек, осколки золоченой скорлупы растерлись в пыль.
