Герн убрал тяжелый том в драгоценном переплете в седельную сумку, притороченную к боку единорога. Книга была та самая, с чеканкой с перекрещенными посохами. Он запросил ее в награду за контракт, и книгу ему с радостью отдали. Ему, пожалуй, отдали бы все что угодно, даже само графство, так как графиня и принц, оставшиеся главными в замке и без того весьма расположенные к ученику Лесной Леди, после удачного разрешения их дела не сводили с Герна влюбленных глаз и, казалось, вовсе были не намерены его отпускать.
Том совершенно завораживал Герна. Его не покидало чувство, что он узнает из книги что-то важное. Более того, он постоянно представлял себе, как положит книгу на стол у себя в комнате на дереве, откроет ее… как уютно и приятно будет читать ее в тепле при свете из окна или при свечах после дневных занятий. И даже когда последняя страница будет прочитана, он сможет вновь и вновь перечитывать ее – ведь теперь у него есть место, где он может хранить книги.
Книга как бы стала частью его ощущения дома – его мечты о месте, куда он всегда может вернуться.
Сумка была под стать фолианту: из тонкой, но прочной тисненной кожи. Вероятно, работы эльфов, хотя утверждать наверняка Герн не мог, так как кожа даже зачарованная плохо хранилась – ее уничтожали грызуны и насекомые нечувствительные к магии, по слухам, появившиеся вместе с людьми и расплодившиеся к данному моменту в таких немыслимых количествах, что любая кожаная вещь, оставшись без присмотра, исчезала меньше чем за месяц. Тиснение на сумке изображало могучее раскидистое дерево.
Со стороны бокового выхода раздались шум, топот и гомон. Во двор, запыхавшись, вприпрыжку, выскочил принц, за которым пыталась угнаться кучка придворных, наперебой делавшая ему внушение касательно поведения высоких особ. Была там и кикимора Мимл, разодетая в бархат и парчу. Так как костюм был явно мужской, издали ее можно было бы принять за мальчика пажа, но хоть аккуратно постриженные и причесанные, а с прозеленью волосы и лицо серовато-болотного цвета выдавали в ней представителя «болотного народца».
Из всех придворных лишь она одна двигалась достаточно быстро, чтобы не отстать от принца, при этом у нее одной движения и выражение лица были преисполнены спокойствия, серьезности и чувства собственного достоинства. Молчала тоже, казалось, она одна.
Как только ноги принца коснулись брусчатки двора, он замер, завороженно уставившись на единорогов.
«Ах да, – подумал Герн. – Он же не видел, как мы приехали». Но даже если бы и видел… Единорогов, и тогда уже производивших немалое впечатление, теперь было просто не узнать. На искристой темно-синей шкуре Лурца красовалась тонкая серебряная – в цвет гривы, похожая на паутину (впрочем, без узды) упряжь с бубенцами. На его даме, жемчужной Тенлю, такая же, только золотая. Их гривы как будто стали длиннее: аккуратно причесанные и заплетенные в тысячи косичек с колокольчиками, каждый из которых был размером не больше детского ногтя. Стоило одному из этих царственных красавцев лишь переступить с ноги на ногу, как весь двор наполнялся мелодичным звоном, похожим на музыку стеклянной гармоники. Тем заметнее было, что большую часть времени оба единорога стояли совершенно неподвижно, как горделивые памятники самим себе – не только не вели ухом, но, казалось, даже не дышали.
Придворные тоже разом остановились и замолкли. И лишь только Мимл подошла к Герну с учителем и опустилась на одно колено.
– Пусть огонь наших душ вечно пылает так, как запылают сегодня костры на Великой Горе, – сказала она.
– Да не потухнет свет в наших душах, да не умрет любовь в наших сердцах, – отозвалась учитель Лоркан, потрепав по холке жемчужную Тенлю. Та переступила с ноги на ногу, наполнив двор волшебным звоном, и пропела чистым высоким голосом:
– Снег идет,
Солнце встает,
Сын родной огня и хлада
Землю под руку ведет.
– Праздник Зажженных Костров, – сказала графиня, чья беседа с госпожой Лоркан была прервана появлением принца. – Он сегодня? Вы все еще празднуете его?
И действительно, вид и у учителя, и у единорогов был праздничный, прямо-таки именинный.
Учитель серьезно взглянула на графиню.
– В тот год, когда ни один костер не будет зажжен в урочную ночь на Великой Вершине, ни одной капли воды больше не прольется на землю и ни один луч солнца больше ее не согреет. В тот год люди покинут этот Мир, как покинули многие другие до этого, потому что к тому моменту они выпьют его до дна, как выпили уже другие Миры. И для того, чтобы это произошло как можно позже, мы зажигаем каждый год на Горе Великий Костер.
Принц со всех ног бросился к Герну, обнял и ткнулся лицом в бок.
Придворные снова загалдели, показывая, что шокированы.
– Не оставляй меня тут, – сказал он в красную парчу Герновой ученической туники. – Я что угодно буду делать – воду буду носить, – принц поднял голову и посмотрел в лицо Герну, который с сурово сжатыми губами подтягивал ремни на сумке. Мрачная мина придавала звероподобным чертам его лица весьма устрашающее выражение, но на принца это, казалось, не производило ни малейшего впечатления. Он продолжал смотреть на Герна с умильно-жалостным выражением, которое, впрочем, также не производило должного эффекта на Герна.
– Ваше высочество, – вмешалась в немую сцену Мимл, – каждый должен следовать своему пути…
– Это верно, – согласилась Лоркан. – Но сегодня канун Ночи Зажженных Костров – сегодня исполняются самые несбыточные желания, так что принц может поехать с нами.
Все удивленно посмотрели на нее.
– Ура! – закричал принц, запрыгал и захлопал в ладоши от радости.
– Но это только до утра – на рассвете ты должен будешь вернуться в свой замок.
– Это великая честь, но разумно ли это? – спросила Мимл.
– Тетушка, милая… – начала графиня.
– Все будет хорошо, Леда, – не дала ей докончить Лоркан, – мы с Мимл присмотрим за ним.
– Я тоже еду? – уточнила Мимл.
– Да, – кивнула Лори. – Но только до рассвета. Ты же помнишь наш договор?
– Помню, госпожа моя, – Мимл согнулась в глубоком поклоне.
– Но ты не должным образом одета, – прибавила учитель.
– Я знаю, – кивнула Мимл. – Одну минуту.
Она щелкнула пальцами, и ее бархатный с парчой кафтан уступил место сарафану из тонкого зеленого сукна, надетому поверх рубашки из плотной шерсти.
– Но почему только на одну ночь? – недовольно нахмурился принц.
– Все, что начато в канун Ночи Костров, заканчивается на рассвете – это ночь вмещает в себя целую жизнь, – пожала плечами Мимл.
– Ну не все так просто и так печально, – улыбнулась Лоркан, легким движением вскакивая на спину Тенлю и протягивая руку кикиморе, чтобы усадить ее перед собой. – Едем.
Единороги неслись, как ветер, едва касаясь золотыми и серебряными копытами нетронутых снегов, поднимая тучи сияющей пыли. Белоснежные поля уходили за горизонт и, казалось, не имели конца. И звенели, звенели колокольчики.
