Нора Робертс - Наследие

Джорджтаун

В первый раз Эдриен Риццо увидела своего отца, когда он попытался ее убить.

Ей было семь лет, и ее мир состоял в основном из переездов. Обычно они с матерью – и с Мими, которая за ними обеими присматривала, – жили в Нью-Йорке, но иногда на несколько недель останавливались в Лос-Анджелесе, в Чикаго или в Майами.

Летом надо было навещать бабушку с дедушкой в Мэриленде – приезжать как минимум на две недели. Для Эдриен это было самое веселое время, потому что там были собаки и большой двор, идеально подходящий для игр, и покрышка на веревке, на которой можно качаться.

В Манхэттене Эдриен ходила в школу, и это было неплохо. Еще она ходила на танцы и на гимнастику, и это было даже лучше школы.

Когда они путешествовали вместе с мамой по работе, Мими учила Эдриен, потому что девочка должна быть образованной. Так Эдриен узнавала о городах, где они бывали. Как-то они провели целый месяц в Вашингтоне, и тогда ее школьная программа включала посещение памятников, экскурсию по Белому дому и поход в Смитсоновский музей.

Иногда Эдриен ходила с мамой на работу, и это ей очень нравилось. Когда же приходилось работать в каком-нибудь из маминых фитнес-видео, надо было учиться этим действиям – вроде кардиотанца или асан-йоги.

Эдриен любила учиться и любила танцевать.

В пять лет они с мамой записали целое видео – для детей и их родителей. На тему йоги, конечно, потому что она ведь и была йога-ребенком в маминой компании «Йога-беби». Ее наполняли гордостью и радостью слова матери, что они еще один такой ролик сделают. Может быть, когда ей будет десять – в расчете на ту возрастную группу.

Мама все знала о возрастных группах, о демографии и прочих подобных вещах. Эдриен слышала, как она разговаривает об этом со своим менеджером и своими продюсерами.

Мама много чего знала и про фитнес, про связь ума и тела, про питание и медитацию и все такое.

Она не умела готовить – так, как Поупи и Нонна, владельцы ресторана. Не любила играть в игры, как Мими, – потому что была очень занята выстраиванием своей карьеры.

У нее все время были совещания, и репетиции, и планерки, и выступления, и интервью.

Уже в семь Эдриен поняла, что Лина Риццо очень многого не знает о том, как быть мамой.

Но она не возражала, когда Эдриен играла с ее косметикой – при условии, что потом все положит на место. И никогда не злилась, если они отрабатывали что-то и Эдриен ошибалась.

В этот раз, когда мама закончила все съемки, дала все интервью и провела все совещания, надо было не лететь в Нью-Йорк, а ехать в гости к бабушке и дедушке на длинный уик-энд.

У Эдриен были планы: уговорить затянуть это дело на неделю, но сейчас она сидела на полу в дверях и смотрела, как мама создает очередную программу.

Лина выбрала этот дом, потому что здесь был спортзал с зеркальными стенами – это было для нее не менее важно, чем количество спален.

Она делала приседания и растяжки, подъем колена – Эдриен знала все названия упражнений. А еще Лина разговаривала с зеркалами – своими зрителями, – поправляя, поощряя.

Иногда она произносила какое-нибудь нехорошее слово и начинала упражнение сначала.

Эдриен думала, что мама красива, как блестящая от пота принцесса, красива даже без косметики – тут не было людей с камерами. У нее были глаза зеленые, как у Нонны, а кожа будто после солнечных ванн – хотя их и не было. А волосы – убранные сейчас в тугой хвост на затылке, – как каштаны, которые продаются на Рождество в пакетах, теплые и ароматные.

Мама была высокая – ну, не такая, как Поупи, – и Эдриен надеялась, что тоже вырастет.

На ней сейчас были облегающие шорты и спортивный топ – конечно, для видео- или фотосъемки она не надела бы такой откровенный наряд, потому что, говорила Лина, это не есть хороший тон.

Эдриен с детства учили уделять физическому развитию не меньше внимания, чем умственному, и следить за своим здоровьем. И она видела, что у мамы разум и тело одинаково гибки, а еще видела, какая у нее мама красивая и собранная.

Что-то приговаривая себе под нос, Лина подошла сделать пару записей – Эдриен знала, что это будет план для нового видеоролика. В этом вот будут три части – кардио, силовая тренировка и йога, все по тридцать минут, и бонусом – пятнадцатиминутная экспресс-секция для разминки всего тела.

Схватив полотенце, Лина промокнула пот с лица и тут заметила дочь.

– Эдриен, черт побери! Ты меня напугала. Я не знала, что ты здесь. Где Мими?

– На кухне. У нас на ужин будет курица с рисом и спаржа.

– Отлично. Пошла бы ей помогла, что ли? Мне надо в душ.

– А почему ты сердитая?

– Я не сердитая.

– Ты сердилась, когда говорила по телефону с Гарри. Ты орала, что никому не рассказывала, тем более какому-то – очень плохое слово – репортеру из таблоида.

Лина сдернула резинку с волос – обычно она так делала, если у нее болела голова.

– Нельзя подслушивать чужие разговоры.

– Я не слушала, я услышала. Ты злишься на Гарри?

Мамин пиарщик Эдриен очень нравился. Он ей подкидывал пакетики конфет и рассказывал смешные шутки.

– Нет, я не злюсь на Гарри. Пойди помоги Мими. Скажи ей, что я спущусь через полчаса.

А все же она сердится, подумала Эдриен, когда мама вышла. Пусть не на Гарри, но на кого-то сердится: она кучу ошибок сделала в упражнениях и сказала много плохих слов.

Вообще мама редко делает ошибки.

А может быть, у нее просто болит голова. Мими говорила, что у людей иногда болит голова, если они слишком много переживают.

Эдриен встала с пола. Но помогать готовить ужин ей было скучно, и она пошла в зал для фитнеса. Остановилась перед зеркалами. Высокая для своего возраста девочка, курчавые волосы – черные, как когда-то были у дедушки, – выбиваются из-под зеленой резинки. Глаза слишком золотистые, чтобы считать их по-настоящему зелеными, как у мамы, но Эдриен надеялась, что они еще поменяют цвет.

В розовых шортах и футболке с цветочками она приняла позу. Включила в голове музыку и стала танцевать.

Она любила уроки танцев и уроки гимнастики, когда они с мамой жили в Нью-Йорке, но сейчас она была не ученицей, а инструктором.

Она вертелась, выбрасывала ноги, ходила колесом, садилась на шпагат. Скрестный шаг, сальса, прыжок – импровизируя на ходу.

Так она резвилась минут двадцать. Последние двадцать минут безмятежной жизни.