Если честно, пока не произошла эта история, я был в отчаянии. Двенадцать лет назад я опубликовал свою первую и последнюю книгу. Думал, мир переменится, я – у цели. Я работал, как вол, не останавливаясь на достигнутом, написал еще несколько произведений, но… Изменился не мир, а времена: печатать меня больше никто не брался, и я не знал, что делать. Собственно, выхода было два: либо броситься с десятого этажа, либо повеситься. Пистолета у меня не было, топиться я боялся – ну, как не справлюсь с собой, выплыву, вот позор-то будет. А тем временем жизнь продолжалась: была у меня работа, была жена, росла дочь, и обязанность сделать ее счастливой никто не отменял. Сама о том не догадываясь, дочь и предложила выход:
– Папа, пиши детективы – это ведь так интересно.
Я задумался: а ведь и правда! Какого черта! Для кого я должен писать свои книги: для читателей или для критиков? Пусть те, кто не пускает меня в литературу, по-прежнему сидят в своей башне из слоновой кости и раздают похвалы себе, себе подобным и снова себе. И я попробовал детектив на зуб, и получилось, и мне понравилось.
Но сначала была эта страшная история с убийствами, расследованиями, поиском клада. Как раз вовремя, материал сам шел ко мне на кончик пера. Однако прежде чем приступать к изложению трагичных событий, придется рассказать о моих родственных связях.
У обоих моих родителей, ныне покойных, было восемь братьев и сестер, поровну, по четыре. Может быть, потому я и стал единственным ребенком в семье, судя по приданию. Якобы вслед за мной, ровно через год должно было появиться пополнение – уж тут неизвестно кто, сестренка или братик, – но обе мои бабушки, матери-героини, запричитали в один голос. Зачем вам еще обуза! Хватит! В это-то тяжелое время! Как будто в их молодые годы время было лучше. И мама сделала аборт, оставив меня без брата или сестры. К слову сказать, мое возмущение было так велико, что я, годовалый, до этого с удовольствием хлебавший материнское молоко и не мечтавший о чем-либо другом, отныне отказался брать грудь. В свою проницательность в этом свежеиспеченном возрасте я не верю и нахожу лишь одно объяснение: а не могло ли молоко скиснуть?
У мамы было две сестры и два брата: тетя Людмила, дядя Юра, дядя Леня и тетя Тамара. Последней родилась моя мама, но ушла из жизни первой. О ее братьях и сестрах, моих дядьях и тетках пойдет речь. Чтобы еще сильнее сузить круг повествования, сразу же расскажу о дяде Юре. Он не принимал участия в этих трагических событиях, но сыграл роль первотолчка, после которого и пошло все наперекосяк.
У дяди Юры нашли рак в прямой кишке. И можно было попытаться, несмотря на метастазы, сделать операцию, но он категорически отказался ехать в больницу. Лучше умереть дома, решил он, чем на казенной койке, да еще и с трубочкой в боку, из которой все время будет вытекать кал. Мужественный поступок, но мучения его были ужасны. Как могла, их пыталась уменьшить дядина жена, тетя Нина. Тетя Людмила, старшая сестра, пыталась поддержать дядю Юру, но до этого ли ему было. Тут-то, перед постелью умирающего, тетя Людмила и заразилась его унылой философией. Именно дядя Юра перед самой своей смертью внушил моей тетке, что жизнь – дерьмо, вытекающее из катетера, что гораздо лучше умереть, но не здесь в этом огромном вонючем городе, ванне для сбора все того же продукта жизнедеятельности, а там, где все они родились – в деревне. Поезжай, Людмилка, туда – там спасение.
И перед смертью ни единого слова о боге. Не то воспитание.
Мама рассказывала, что бабушка всегда держала их в строгости. А как иначе – одной с пятью детьми! Последний ребенок родился в июле 1941-го, в то самое время, когда дедушка собирал вещмешок. По пути зашел в роддом, посмотрел на новорожденную – и на фронт. Погиб он 3 февраля 1943 года под Смоленском, оставив после себя только хорошую пенсию, которую выдавали детям погибшего комсостава. На то и жили.
Еще мама рассказывала, как удивлялись учителя в школе и друзья, когда слышали, что дети зовут свою мать на "вы" – так было принято в семье с давних пор. Патриархальное воспитание былых времен из деревни исчезло. Ладно отчим, который появился уже после войны. Но говорить на "вы" с матерью! Я, кстати, бабушке "тыкал" и – ничего.
Немудрено, что все пятеро, вырастая по очереди, уезжали учиться в Ленинград, да там и оставались. Впрочем, тогда все так делали, бежали отнюдь не от строгого маминого глаза.
И вот теперь тетя Людмила решила вернуться. И ничто ее не держало. Было ей шестьдесят два года; когда-то был у нее муж – развелись; была и дочь – когда-то была – умерла, утонула на курорте в Болгарии, утащило ее в море, и тела не нашли, и на могилу не сходить. Некому было тетю Людмилу отговаривать. Наоборот, тетя Тамара и дядя Леня ухватились за идею переезда с энтузиазмом. Идея-то была хороша: вернуться остатком семьи в родные пенаты и лечь рядом с родителями в родную землю. И легли ведь. Но какой, наверное, ужас стоял в их глазах, когда они умирали насильственной смертью.
У тети Людмилы была квартира в Петергофе, хоть и однокомнатная, но хорошая: на улице Озерной, недалеко от дворца с видом на залив и купола петергофского собора из окон. Но повторяю, отговаривать ее было некому, и особенно не пристало это мне, ее любимому, как она говорила, племяннику. Статус "любимого" обязывал меня чаще навещать тетку, но я откровенно пренебрегал этими обязанностями. А она звала меня, звала – ей было одиноко, – и при этом соблазняла квартирой: "Вот, – говорила мне по телеону, – умру, квартира тебе достанется". И не понимала, не могла понять, что это лишь отталкивало. Я ведь в своем юношеском максимализме думал: купить меня не получитя!
Так она и уехала. Увлеченный своей супружеской жизнью, своим писательским творчеством и рождением дочери я почему-то даже не помогал с переездом. Справились и без меня. С тетей Людмилой уехали и дядя Леня с тетей Тамарой. Оказалось, что дядя Леня был давно уже прописан в петергофской квартире. Как-то после очередного его развода тетя Людмила из жалости прописала его у себя, чтобы была хоть какая-то крыша над головой у брата. А потом пожалела. Хоть и жил дядя Леня у своих многочисленых любовниц, не забывал и сестре о себе напомнить, то и дело после ссор к ней навеываясь и качая права.
Тете Тамаре, жившей в Петрозаводске с младшим сыном, тоже пришло время изменить свою жизнь. С мужем она развелась давно, через какое-то время сын привел в дом жену, пошли у них дети, стало тесно, и все чаще тетя Тамара стала гостить у сестры в Петергофе. А тут такой случай. Напросилась – взяли.
