Сюжет романа «Наследство опального генерала» практически полностью придуман автором. Но грош цена была бы роману, если бы автор в своих фантазиях не опирался на конкретные даты, цифры и документальные свидетельства описываемых событий. Просто сама по себе тема, поднятая на страницах книги, настолько актуальна и неоднозначна, что волей-неволей автору приходилось усмирять полёт воображения и опираться на документально подтверждённые факты. Но и здесь – признаюсь честно! – приходилось многое додумывать и сочинять…
Прообразом одного из главных персонажей, о котором в романе сказано довольно много, но при этом он ни разу так и не появился на страницах книги, – генерала Зенкевича – послужил реально существовавший советский, а впоследствии российский генерал Анатолий Демьянович Кунцевич, с именем которого до сих пор связано множество тайн и совершенно необъяснимых событий. Вероятно, спецслужбы некоторых стран могли бы дать исчерпывающий ответ, но они, увы, молчат. Едва ли нам удастся разгадать в ближайшем будущем, каким человеком был генерал на самом деле, и как в действительности сложилась его судьба. Официальная версия его гибели, как ни странно, ставит больше вопросов, чем даёт ответов. Гриф секретности скрывает от нас многие свидетельства и документы из того не столь уж и далёкого от наших дней времени.
Автор позволил себе немного пофантазировать и предложил свою схему развития событий. Надеюсь, что в качестве одной из вероятных версий происходивших событий его предположения вполне могли иметь место.
1
Взаимопроникновение языков у нас в Израиле – совершенно замечательная вещь. И крайне любопытная. Иврит – это, конечно, наше всё, но выучиваем мы его, приехавшие из разных стран, а без этого никуда не денешься, довольно однобоко и, как бы я сказал, с уклоном в свой родной язык страны исхода. И, наоборот: спустя какое-то довольно непродолжительное время, даже разговаривая между собой, мы почти не замечаем, как органично в родную речь вклиниваются становящиеся паразитами ивритские слова. И мы уже не знаем, как выразить без этих словечек свою мысль на языке, который, как нам казалось раньше, мы всегда знали в совершенстве.
А так как нашего русскоязычного брата в Израиле уже больше миллиона, то и становятся эти родные-инородные вкрапления чем-то само собой разумеющимся. Вот, например, расхожее словечко «беседер1». Как без него объяснить кому-то, даже из своих, что ты с ним согласен, понял мысль собеседника и нисколько ему не возражаешь? А, кроме того, в этом слове ещё тысяча оттенков, выражающих самые различные эмоции. Как, впрочем, и во многих других ивритских словах, ставших нам жизненно необходимыми.
Взять общеупотребительное израильское выражение «хаваль а-ля зман2». Перевести-то его дословно проще простого – «жаль времени», а по смыслу здесь целая гамма душевных переживаний. Это и разочарование, и укор, и обида, и ещё чёрт те знает что. Когда услышишь такое в свой адрес, знай, что ты близок к тому, что тебя готовы вычеркнуть из списка хороших парней или надёжных работников. Девушка с тобой разругается в пух и прах, знакомый больше не позвонит по телефону, а приятель по Фейсбуку просто забанит… Тут, брат, держи ухо востро.
Я уж не говорю о двух других замечательных словах, особо любимых в разговорах нашими великосветскими дамами, недоучившими язык страны проживания и потихоньку теряющими язык страны исхода. Это легендарные «мамаш3» и «давка4». Никакой нагрузки они, как выясняется, не несут, зато служат прекрасными связками, заменяющими, но не исключающими в беседе излюбленное коренными израильтянами мычание «э-э…».
Таких ивритско-международных слов можно привести не один десяток, даже не сразу вспомнив их по причине того, что они уже плотно засели в наших мозгах, и не сразу догадываешься, откуда ноги растут. В языковой же метрополии эти словечки вызовут, в лучшем случае, недоумение и непроизвольное вращательное движение указательного пальца у виска твоего оппонента. Увы, проверено практикой.
Так же и исконно русские слова органично вливаются в местный иврит сперва на положении слов-паразитов, а потом всё нахальнее и нахальнее претендующие на статус общеупотребительных и почти литературных. Чего стоит только наше излюбленное и слегка адаптированное под ивритскую грамматику «кибенемат», переводить которое, надеюсь, русскоязычному человеку не надо. Этакий мощный отсыл к такой-то матери куда ярче и образней традиционного ругательного посыла «лех ле-Азазель» к невинному полубиблейскому-полубулгаковскому чертяке по имени Азазель. Местный человек реагирует на это бурно и гневно, а наш – только посмеивается, как над детишкой, притащившей из яслей первое бранное словечко…
Да и вообще, наши родимые ругательства давно и по-хозяйски полноводной рекой влились и до сих пор вливаются в океан возрождающегося иврита, обогащая его красочной цветистостью и неповторимой образностью. Без наших исконных ругательств речь моих и не только моих соотечественников была бы скучной и невыразительной. Да и с нашим русскоязычным братом общаться аборигенам без подобных точек пересечения было бы намного сложнее. Это вовсе не означает, что мы – какие-то грубые и злоязычные «понаехавшие» гунны, просто… просто мы дополняем друг друга тем, чего у каждого недостаёт. Наша епархия – ругательства и образные, яркие эпитеты. Великая русская литература, балет и космос – ах, оставьте это, пожалуйста, здесь это никому не интересно! Вот если бы какой-то Миклухо-Маклай привёз новых бус и зеркал…
Подобные лингвистические открытия время от времени посещают мою начинающую седеть голову, тем более, на нынешней моей работе её занять почти нечем. Вот и тренируемся потихоньку в сочинении подобных перлов остроумия, правда, когда настроение хорошее. Когда кто-то его портит, тогда шарики в черепной коробке начинают прокручиваться в обратную сторону, и мысли становятся злыми, колючими, а порой даже трагическими. На ум же приходят исключительно упомянутые бранные выражения – как на русском, так и на иврите. А следом – арабские, английские, французские и ещё бог знает какие. И уже не разберёшь, что тут круче. Всё из того, что отложилось в памяти, идёт в ход.
