1994 год. Недавно нас с братом вызвал письмом нотариус. Каково было наше удивление, когда мы, прийдя, услышали, что некая Громова Пелагия Николаевна оставила нам в наследство дом в каком-то хуторе российской глубинки. Посмеявшись, мы стали доказывать, что это ошибка, мы сироты, и нас с кем-то спутали. Молодой человек обижено пояснил, что у него всегда порядок в делах, которые он ведет, во-первых, он еле нашел нас, поскольку улица наша поменяла название, во-вторых он уже был там, все видел своими глазами. Потом он разложил карту и стал нам объяснять что, к чему, от кого и куда… Чем ясней становилась картина, тем мрачней было лицо моего брата… Громова Пелагия Николаевна, тетка по отцу нашему отчиму, баба Поля, мы её вспомнили. Они из деревни Валялино, мы там один раз были в детстве, а километров пять от деревни этот хутор. До революции там был скит женского монастыря со святым источником, при Советах там устроили вроде охотничьей заимки для отдыха партийного руководства. Разное говорили про это место, будто при разорении скита, потопили несколько монашек не далеко в болоте, поэтому часто при веселье безбожного начальства происходили странные случаи гибели кого-нибудь… Постепенно нехорошая слава укоренилась за этим местом, и оно в семидесятые годы пришло в окончательное запустение. В 1992 году, во времена всеобщей приватизации, Пелагия Николаевна с внуком брата, Федором, выкупила этот хутор в собственность.
– И вот сейчас, когда в стране начало возрождаться Православие, когда Церкви возвращают ее владения, мы можем неплохо заработать с этого домика, если подойти с умом – закончил нотариус.
Брат придвинул лист бумаги, нервно потребовал продиктовать, как пишется отказ от доли, сделав меня таким образом единоличным наследником, сказав, что «я все сделаю правильно», он мне доверяет, и выскочил пулей из конторы. Юрист удивился, я заступившись сказал, ему сейчас не до каких-то там «скитских развалин»… А я готов стать наследником.
Вот теперь еду посмотреть, боюсь проспать под монотонный стук колес свой полустанок, там поезд только замедляет ход…
Мы с братом двойняшки, 1962 года рождения. Его зовут Петр, я Павел. Он старше меня на десять минут, и вес его при рождении был на четыреста граммов больше моего. Мама часто в детстве ласково причитала-«заморыш ты мой затоптал тебя Петька, увалень этакий…» Отца своего мы не знали, даже перед смертью мать не открылась. Только изредка, в подпитии, когда мы ее «доставали» своей братской любовью, она, стуча кулаком по столу, надрывно выкрикивала – «Сема, гад, встречу, убью…» – и крупные слезы катились из ее красивых, добрых глаз. А вот отчим, Георгий, в нашей жизни был девять лет. Он появился, когда нам было уже по пять. Человек верующий. На фоне разрушенных храмов, богоборчества, полета человека в Космос, коммунистических строек века, проживание этого «темного, отсталого элемента» с нами, долго воспринималось соседями, как «позорное пятно» в наших биографиях. Правда, с его появлением очень многое поменялось в семье. Сначала всё, нами, привыкшими настаивать на своем, принималось «в штыки». Но этот человек, ни разу не крикнувший на нас, никогда не приложивший к нам руки, все таки успел заложить что-то для нас важное… Что очень удивило, мы перестали быть «увальнем» и «заморышем», а стали Петром и Павлом, первое время не всегда и соображали сразу, что это к нам обращение… даже хихикали. Мама забыла про рюмочки вообще, стала опрятней, спокойней. Матерные слова исчезли из наших разговоров. В доме стало чисто. Было всегда, что поесть.. Самое главное, до нас было кому-то дело. В общем, жизнь посветлела. Через год совместного проживания нас повезли в деревню, где у отчима остались из всех родных (раньше их было пол деревни) только тетка Полина и племянник Федор, который был нам ровесник. Еще в городе Георгий купил подарки всем, а вот по приезду в деревню разложил на крыльце три свертка нам пацанам, а тетке и маме дома на столе… выбирай любой. У женщин были платки, а у нас машины, только Петьке досталась легковая, а у меня с Федькой были грузовые… Отчим извинился, что одинаковых не было, зато честный был выбор и никто не должен обижаться. Это в его духе, поступать так, чтоб никому не было обидно. Надо сказать, что к тому времени, разница в росте у нас была на голову, Петька выглядел на семь лет, я на пять, у него щеки «кровь с молоком», а я как «бледная поганка», поэтому он всегда верховодил. Тетку удивила такая разница когда она узнала, что мы родились в один день. Неделю они шептались с Георгием, а потом предложили маме окрестить нас… Та ни в какую, но, когда я заболел, искупавшись в речке, согласилась окрестить только меня, уж больно я был плох. После крестин меня было не узнать, расцвел… Я быстро выздоровел, забыл про ушки, сопли, животик… за лето я набрал килограммов пять, и разница в росте составляла сантиметра три… щеки, как наливные яблочки… В деревне мы научились сажать, полоть, копать, поливать… строгать, пилить, рубить дрова и забивать гвозди. У нас каждый день была какая то работа, сделал и отдыхай. С начала мы противились, а потом узнав, что это все делает Федор, наш ровесник один, стали помогать и скоро ощутили такую радость от труда. Взрослые тоже были нами довольны и поощряли нас, то конфетами, то пирогами, новыми рубахами и мы даже были на рыбалке с ночевкой. И еще нас свозили в соседскую деревню и мы видели, как валяют валенки.
Однажды, они уехали на пол дня, оставив нас одних. Мы играли на речке в стройку века. Наши грузовики как угорелые подвозили песок и щебенку, местные пацаны, Семен и Иван помогали загружать и разгружать… легковушка стояла в стороне… Мы намекнули, что ей бы тоже хоть щебенку повозить и услышали в ответ от брата
– Я вообще-то начальника стройки вожу на работу, его машина, он не любит, когда она грязная…
Мы обиделись… Но Георгия не было, чтоб нас рассудить… Петька стоял один, прикрывая легковушку, на него шла стена из четырех, запачканных «вдрысь» работяг со стройки века у которых «горит план»…Сору остановил старенький дедушка, шедший по берегу. Узнав в чем дело, он серьезно и строго сказал Федору
– Через двадцать пять лет тебя эти слова от смерти спасут, а вы обижаться»…
Пацаны сказали, что это священник, ему верить можно. Мы тогда ничего не поняли, но драться расхотелось, а тут и взрослые вернулись. Вот и все, что я мог вспомнить примечательного об этой деревне, о бабе Полине, о Федоре. Да, еще я вспомнил, почему Валялино, до революции в этой деревне была артель которая занималась валянием валенок. Монашки из скита их украшали бисером и вышивкой. Знаменитое раньше было место.
