1. Глава 1
Он стоит и ухмыляется, как будто ничуть не удивлен, увидев меня. Он выглядит таким довольным, что я хочу подойти и стереть эту дурацкую самодовольную улыбку с его лица.
Вместо этого я стою как вкопанная и мое сердце так громко колотится в груди, что, клянусь, все в комнате должны это слышать.
Роман Громов.
Воплощение дьявола.
Дьявол с самыми голубыми чертовыми глазами, которые я когда-либо видела, находиться сейчас у нас дома.
Он направляет на меня свои голубые глаза. Его взгляд задерживается на мне.
Единственное, о чем я могу думать, это когда видела его в последний раз — тепло его дыхания на моей шее, которое заставило извиваться от предвкушения его присутствия внутри меня, то, как он прикусил край моей губы, это заставило меня вскрикнуть, не зная, испытываю ли я удовольствие или боль. Когда кончик его члена прижался к моей сокровенной части, я вздрогнула, и он странно посмотрел на меня, — Принцесса, скажи, что ты занималась этим раньше?
Я заставила себя рассмеяться, пытаясь казаться более непринужденной, чем было на самом деле. В отличие от Громова, у меня не было в этом абсолютно никакого опыта. Я была Маленькой Мисс Совершенство всю свою жизнь. Дочь депутата и у отца были определенные ожидания от меня.
И никто не пытался залезть мне в штаны. За исключением Громова, которому наплевать на правила и ожидания.
Неделю назад я приняла решение. Хватит быть синим чулком.
Я уже взрослая, 20 лет все-таки. Отец отправляет меня за границу, где ждет престижная работа и уж точно я туда не поеду с нетронутой девственностью.
Я сама написала ему.
— Скажи мне, принцесса, — прошептал он почти рычащим голосом, — Это не первый раз, не так ли?
— Конечно, нет, придурок, — солгала я, сжав челюсти, выдавливая уверенность, которой определенно не чувствовала, — Ты собираешься меня трахнуть или нет?
Голос моего отца вернул меня в реальность, — Катюш, — сказал он, — Ты знаешь Рому?
Знаю ли я Романа Громова? Мне кажется или мои щёки горят? Наверняка все присутствующие здесь видят, что написано у меня на лице.
Я его знаю только в самом библейском смысле.
Знаю, какой он на вкус.
Знаю, какой у него член, когда он входит в меня.
Знаю, каково это, когда кончаю, впиваясь ногтями в его плечи и цепляясь за его тело, словно боюсь, что меня унесет.
Я пробормотала неловкое «спасибо», когда на следующий день выскользнула за дверь, и с ним больше не разговаривала, с тех пор как мы переспали две недели назад, а сейчас он стоит в моей гребаной гостиной.
С точки зрения неловких моментов, это должно быть одним из худших. В голове крутится миллион мыслей. Мой отец знает? Я думаю – Нет! Он уже задушил бы его голыми руками, если бы знал, какие развратные вещи он делал со мной той ночью. Мысль об этом вызывает прилив желания, который я пытаюсь игнорировать.
— Да, — выдавливаю я из себя, мой голос чуть громче хрипа, — Я знаю его. Привет, Ром.
— Привет, принцесса, — говорит он и его губы приподнимаются в ухмылке. Образ его надо мной, этих сладких губ в миллиметрах от моих вспыхивает в моей голове ясно, как день.
Стоя рядом с моим таким консервативным отцом, он снова улыбается и подмигивает. Если существует такая вещь, как смерть от унижения, клянусь, я в двух секундах от того, чтобы испытать её.
— Конечно, вы знаете друг друга по колледжу, вы ведь учились вместе — говорит отец, очевидно, не обращая внимания на то, что моё лицо как красная тряпка.
Я с трудом сглатываю и киваю, — Да, пап. По колледжу.
— И ты, наверное, знаешь его маму, — говорит он.
Я была так сосредоточена на Роме, что даже не заметила другого человека в комнате. Громова Милана. Его мама. Она знаменитая модель не только в России, но и за рубежом.
Почему они в нашем доме? Я молча молюсь, чтобы все это было связано с каким-то политическим сбором средств.
— Здравствуй, Катюш, — Милана делает шаг вперед и протягивает руку. Она смотрит на меня с таким милым выражением лица, — Я столько о тебе слышала.
Прежде чем я успеваю подумать о том, почему она так смотрит, отец говорит отрывистым тоном, — Мила и я должны сделать объявление, и мы хотим, чтобы вы услышали первыми.
Громов смотрит на меня, но я не могу заставить себя смотреть в его сторону. Вместо этого я стою парализованная, боясь сделать вдох, наблюдая, как его мать тянется к руке моего отца и накрывает ее своей, а затем смотрит на него, прямо сияя.
Боже мой.
Это как наблюдать за двумя поездами, движущимися в замедленном темпе к неизбежному столкновению. Я знаю, что собирается сказать отец, еще до того, как он это скажет, но я просто не могу заставить поверить в это.
— Нам удалось скрыть это от прессы, но мы планируем сделать объявление в ближайшее время, — он прочистил горло.
Нет, нет, нет.
— Это может стать шоком для вас, — продолжает он.
Это он ещё приуменьшил, пронеслось в моих мыслях.
— Мила и я встречаемся уже некоторое время. И мы поженимся.
Боже мой. Я потеряла девственность со своим новым сводным братом.
Меня сейчас стошнит. У меня кружится голова, и я отстраняюсь от всей ситуации, как будто наблюдаю за происходящим снаружи своего тела. Они втроем выстроились передо мной, ожидая моей реакции. Что-то вроде эмоциональной расстрельной команды.
Мне кажется, ещё чуть-чуть и я упаду в обморок. Я только один раз потеряла сознание. Это было во время одного из приемов химиотерапии моей матери. Я настояла на том, чтобы пойти, несмотря на ее протесты. Она убеждала что мне нужно учиться в школе, и скоро мне придется бороться за место в одном из престижных университетов. Очевидно, это было предлогом, ее способом укрыть меня от всех бед. Но даже тогда, несмотря на попытки родителей скрыть от меня, а может быть и от самих себя, тяжесть болезни моей матери, какая-то часть меня знала, что она умирает.
Не отключайся, говорю я себе. Не перед ними.
— Очевидно, что многое нужно принять, — говорит мой отец.
— Очевидно, — как попугай повторяю я.
Отец откашливается, — Рома ты хочешь что-то сказать?
Я прищуриваюсь, глядя на Громова, надеясь, что убийственного взгляда достаточно, чтобы заставить его замолчать, потому что я не знаю, что собирается сказать этот непредсказуемый осел.
Он в ответ ухмыляется и это заставляет меня думать, что ему смешно на всю эту ситуацию.
Вот чёрт. А что, если он знал о наших родителях раньше… Эта мысль вызывает новую волну тошноты.
— Этот город, не такой уж и большой, — говорит Громов, — Все всё про всех знают. Это практически инцест.
Лицо его мамы бледнеет при этом слове, а мой отец просто взглянул на него с недоумением. Если бы я не была так разгневана на Рому, меня бы почти позабавил очевидный дискомфорт моего отца. Депутат Логинов Николай не из тех людей, в чьём присутствии бросаются такими словами.
