В жизни каждого человека есть места, которые вызывают удивительные воспоминания, даже против его желания, невольно. Таким местом для меня является дом № 14 в Петербурге по Каменноостровскому проспекту, на котором совсем недавно появилась мемориальная доска в память о К. С. Петрове-Водкине. Сколько сладких, щемящих воспоминаний вызывает этот адрес! Каждый раз, когда я проезжаю или прохожу мимо, всегда поднимаю голову и вижу окна той квартиры, в которой столько раз бывала. Что же связывало нашу семью, и в особенности отца, с К. С. Петровым-Водкиным, почему Кузьме Сергеевичу было интересно с ним и почему их дружба длилась много лет, до самой смерти художника?
Ответом на эти вопросы служат воспоминания моего отца, Л. Л. Урлауба, которые я когда-то попросила его написать. Поэтому далее я привожу их.
«Летом 1925 года я с семьей жил на даче в Шувалове (поселок под Ленинградом). Дача эта находилась на Варшавской улице, дом № 13, а в конце этой улицы, на берегу третьего озера, находилось место моей работы: техно-химическая лаборатория И. О. Колецкого, которого я знал еще с первого класса гимназии и был знаком со всей его семьей. Я часто бывал у них, они жили круглый год возле второго озера между Озерками и Шуваловом. Как-то раз, зайдя к ним, в разговоре с женой Колецкого я узнал, что она в поезде познакомилась с одним художником и, разговорившись с ним, узнала, что его фамилия Петров-Водкин, что живет он круглый год в Шувалове, на Ново-Орловской улице, женат и имеет маленькую дочку. Далее она рассказала, что пригласила их прийти к ним завтра, и просила меня с женой тоже зайти к ним. Фамилия Петров-Водкин мне показалась знакомой, и я вспомнил, что на выставке в 1918 году видел картины этого художника, в том числе знаменитую „Cеледку“, которую специально отметили в каталоге выставки. Когда на следующий день мы пришли к Колецким, у них еще никого не было. Через некоторое время раздался звонок и вошли довольно полная женщина и мужчина среднего роста, с бритой головой и небольшими усами. Особенно запомнились его серые пронзительные глаза. Это и были Кузьма Сергеевич и Мария Федоровна Петровы-Водкины. Так состоялась первая встреча с этим интересным, высококультурным человеком, положившая начало нашей взаимной привязанности, длившейся почти пятнадцать лет.
После первой встречи и знакомства мы с женой стали частыми посетителями уютной квартиры художника. Жил он в одноэтажном доме (дом не сохранился), в одной половине жил владелец, а другую занимали К. С. с женой и дочерью. Квартира эта, половина дома, была совершенно изолирована и имела отдельный вход. Состояла она из четырех комнат и утепленной стеклянной веранды с маленькой финской печкой. Веранда эта служила художнику мастерской. Перед домом был расположен небольшой садик. До шуваловского вокзала было не более пяти минут ходу. Первое впечатление, когда мы пришли в эту квартиру, – запах краски, скипидара и лака. На стенах висело несколько картин, во всех комнатах чистота и порядок. В большой комнате, служившей столовой, стояло пианино, на передней доске которого рукой художника был написан сверток нот и миниатюрный портрет его дочери в виде овального медальона. Как-то, придя к К.С., мы застали его за работой над картиной „Рабочие“. Уже темнело, но художник не прекращал работы, и только наш приход прервал ее. Мы продолжали часто встречаться, и все теснее становилось наше знакомство. Кузьма Сергеевич был очень интересным, разносторонним человеком. Он прекрасно понимал и очень любил музыку, был писателем, выпустившим немало книг и пьес. Даже позже, переключившись целиком на деятельность художника, не оставлял литературы, написав две книги – „Хлыновск“ и „Пространство Эвклида“. Он часто посещал место моей работы и интересовался ею. В январе 1927 года мы были приглашены на елку, где весело и непринужденно провели вечер. У Марии Федоровны было сильное меццо-сопрано, и я с ней пел дуэты. Хочу добавить, что у К. С. была собака – китайская лайка, по виду напоминавшая лисицу. Она была уже довольно стара и толста, ходила, шаркая по полу когтями, и, когда сидели за столом, подходила к каждому и клала морду на колени. Собака эта, по прозвищу Ласка, изображена на картине „Утренний натюрморт“, где она выглядывает из-под стола. В 1926 году художник начал картину „За самоваром“, Кузьма Сергеевич писал ее при мне. В июле или в августе 1927 года мы получили приглашение пожить в квартире К.С., так как они уезжали в Коктебель. Работа моя, как сказано выше, находилась в Шувалове, и мы согласились пожить на Ново-Орловской, где и прожили по ноябрь, до приезда семьи художника из Крыма. Он был полон впечатлений от крымского землетрясения и много о нем рассказывал. В результате этого появилась картина „Землетрясение в Крыму“.
