Глава первая, о скандалах, разводах, текиле и жертвах.
"Иногда, ради собственных принципов, можно пожертвовать даже такой потрясающей вещью, как песочные корзиночки со свежей клубникой. Иногда, только в самых крайних случаях. Жертва должна стоить того, потому что клубничные корзинки – это вкусно."
– Вашу мать! – заорала я, подорвавшись с места и грохнув о кухонный стол обеими ладонями, не обращая внимания, что коробка с пирожными, которую я принесла домой двадцать минут назад свалилась на пол и по принципу бутерброда с маслом упала начинкой вниз. – Да что вы за люди, блять, такие?!
Напротив меня стояла невысокая стройная женщина средних лет. Черты её лица были искажены недовольством и на этом сходство между нами заканчивалось – внешностью я пошла в отца, от матери мне досталась только такая же невысокая и стройная фигура. В остальном, на голубоглазую блондинку с миловидными чертами лица я не была похожа совсем – моё лицо обладало резкими чертами, а волосы были столь же тёмными, сколь и глаза.
– Обычные, нормальные люди, в отличии от тебя, – фыркнула мама в ответ и сложила руки на груди. – Вот что значит – гены пальцем не раздавишь! Вся в отца! Он бандит и ты по кривой дорожке пошла!
– Да? – ядовито сощурилась я и обвела рукой предметы на столе: небольшой вакуумный вибратор, недопитую бутылку малинового пива и вейп размером с флешку. – Это ты по этому набору поняла?!
– По тебе! – резко отозвалась она. – Ничего святого в тебе нет! Как ты мне это всё объяснишь?! Кто тебе разрешил приносить всё эту гадость в мой дом?! Я уже не говорю про эти твои переписки!
– Ты влезла в мой компьютер, – глухо клокочущим голосом озвучиваю я даже не вопрос, а обвинение. – Ты. Влезла. В мои. Мессенджеры.
– Да! – гаркнула мать. – И не зря! Ксюша, он старше тебя на сколько?! Десять лет?! Пятнадцать?!
– Сорок восемь, блять! – заорала я. – Тебе какое дело?! Это моя личная жизнь! Моя! Мы договаривались! Ты обещала не лезть!
– Ты моя дочь, – вдруг перешла на спокойный тон родительница. – Я имею полное право тебя контролировать.
– Приём, адекватность вызывает Зою Дмитриевну, – мой запал затух также резко, как разгорелся от простого понимания – я могу себе хоть в кровь глотку криком разодрать, толку от этого не будет. – Мам, а ничё, что мне двадцать четыре, нет? Я взрослый человек. Мне к тридцатнику ближе, чем к пятнадцати. У меня высшее образование, права и машина, я пять лет сама себя обеспечиваю и тебе ещё деньжат подкидываю. Ты считаешь нормальным вот так лезть в жизнь другого человека?!
– Ты. Моя. Дочь, – отчеканила она. – И пока ты живёшь в моём доме – будь добра подчиняться моим правилам.
Это всё бессмысленно – дошло до меня. Что бы я сейчас ни сказала, насколько бы логичными ни были мои аргументы – я ничего не добьюсь. Она уверена, что полностью права и в своём праве, припоминать наши договорённости абсолютно без толку. Одна из малочисленных общих черт между нами – абсолютно ослиная упёртость. Сейчас мама упёрлась, что её хабар в моей комнате стоил и скрученного замка, и снятой с петель двери. В свою очередь, я считала, что она не имела никакого права лезть в моё личное пространство, даже если бы у меня там стоял бульбулятор, самогонный аппарат и секс-машина, а не обозначенный набор.
Шумно выдохнув, я подхватила свои девайсы со стола, бросила в сплошной карман бордовой толстовки, зашла в свою комнату – дверь стояла прислонённая к шкафу, а в помещении явно производился даже не материнский, а самый натуральный ментовской шмон, после которого сюда запустили роту маленьких детей с ножницами в руках и шилом в жопе. Дорогущее кружевное бельё, пара-тройка платьев, не прошедшие цензуру рисунки на стенах – всё было порвано или порезано, а у моих любимых туфель и вовсе был издевательски отломан только один каблук. На глаза навернулись слёзы, а по венам заклокотала такая ярость, что я поняла: если останусь здесь ещё хоть на минуту, то спалю квартиру вместе с её обитателями.
В чёрный рабочий рюкзак, больше похожий на парашютный, в специальный отдел отправляется ноутбук, зарядка и графический планшет, туда же складывается обычный планшет вместе со стилусом, до которого мать к моему счастью не добралась – с таким рвением к уничтожению всего неприличного, дорогостоящую эпловскую технику просто бы расколошматили. На глаза упрямо наворачивались злые слёзы, тянуло позорно разреветься, но я себе запрещала, хотя бы до тех пор, пока не покину квартиру.
– Ксения, куда ты собралась?! – возопили в спину мне, стоило мне баллистической ракетой системы воздух-земля пролететь мимо кухни в коридор. Хорошо, что не стала переодеваться, когда пришла – самое то для тактического отступления дробь бегства.
– Куда угодно, – прошипела я, натягивая на ногу один тяжёлый берц и собрав все силы в кулак, чтобы второй не метнуть в голову подоспевшей матери. – Хоть к Леське, хоть к своему престарелому любовнику, хоть даже к первому попавшемуся мужику. Где угодно лучше, чем здесь!
– Успокойся и иди в свою комнату, – нахмурилась мать. – Я этот бардак убирать должна?
– Пиздец! – я не сдержала истерического смешка, продолжая завязывать обувь. – Пиздец, мам. Какую хуйню ты несёшь, я ушам своим не верю.
– Ты как с матерью разговариваешь?! – отозвался отчим, подошёл к нам и уже вместе с матерью наблюдал, как я спешно зашнуровываю рабочую обувь, полная намерения уйти.
– Также как ты, – я наконец одолела свои шнурки и разогнулась, оскаливаясь на своё семейство. – Вы сами попытайтесь хоть вдуматься в то, что вы несёте и что делаете. Я не диктую тебе что делать и с кем спать, почему ты думаешь, что имеешь право вмешиваться в мою жизнь? – я посмотрела матери в глаза. – Это моё. Личное. Тебя сюда никто не приглашал.
– Ксюш, ну пойми, пятнадцать лет разницы… – попыталась перейти на ласковый тон мама. Понятно. Из всего найденного её зацепила именно моя тяга к мужчинам сильно старше меня. В последнюю очередь я собиралась слушать мнение человека, который завёл ребёнка в пятнадцать лет от мужчины в два раза старше неё самой, поэтому я перебила её:
– Бревно из глаза вытащи, бесишь, – фыркнула я. – Перестань примерять на меня свои собственные комплексы.
Она замолчала, не нашлась с ответом, но на глаза у неё навернулись слёзы. Понятно. Не уйду сейчас – она опять продавит меня на жалость и чувство вины, как любила это делать в моём детстве и юношестве. После слёз, если и они не срабатывали, обычно в ход шло внезапно заболевшее сердце или закружившаяся от переживаний голова с угрозой обморока. Сердце, по показаниям кардиолога, у неё было идеальным, а всякое головокружение проходило, стоило только мне сдаться и пойти на попятную.
