Юрге Китон - Не буди Лешего

– Ты почто беспокоишь меня, погань ты крылатая? – стою, смотрю на парящую птицу чёрную. А она на меня смотрит. Глазом своим блестящим подмигивает.

– Не упаду я, и мясо моё тебе не достанется. Да и на что оно тебе, моё мясо? Оно же у меня мёртвое.

– Ну а моё какое? – отвечает мне птица птичьим клёкотом. – Так что и твоё мне будет в самый раз.

– Курица ты неощипанная, – посмотрел я на топор. Даже если докину и попаду, потом идти за ним. А леса уже окраина, выходить негоже.

– Подлети-ка поближе, а? – пернатую тварь уговариваю.

– Тебе зачем? – отвечает мне тварь пернатая.

– А как думаешь? – живым глазом ей подмигиваю. – Есть разговор.

– Отсель говори.

– Летела бы ты… Куда летела.

– Так предвестник я.

– И что забыла тут?

– Так за тобой я.

Ещё раз на топор взглянул. Да попаду, конечно, но из лесу выходить… Вся же нечисть встрепенётся, что Леший на территорию посягнул. Прибегут из полей и лугов, вой поднимут. Скажут, что притесняю. Шагу лишнего не сделаешь…

– Как за мной?

– Так велено.

Тварь пернатая крыльями машет, перьями сыплет. А здоровая будет, но тощая. Это кто же такую на службе держит?

– Кем велено-то?

– Так я от Кощея жены.

– От Мары что ли?

– От неё.

А ей чего от меня надо?

– Пусть мужу своему голову дурит, а мне с ней ни делать, ни делить нечего.

Хватило уже.

– Муж за Василисой убежал.

– За той же самой?

– За очередной, – мудро изрекла пернатая нечисть. – Слышь, Леший, мне твою печень принести велено.

– Это что за невидаль? В наших краях такое не практикуется.

Да и накой она ей? Что-что, а печень уже вусмерть посажена. Посмотрел на рожок, что на поясе болтается. Давно он сух, надо бы исправить.

– Ои меня ничего не получишь, лети восвояси.

– Не ближний свет, с пустыми когтями не полечу, – и давай нападать, тварь подлая, подлетит да клюнет, да в небо назад. И так раз несколько.

– Всё равно не справишься, – отвечаю ей. – А я в лес уйду.

– Не уйдёшь, пока я буду твоих стращать, мелких духов тащить да жрать.

– С поля тащи, не моя забота.

Запищали под ногами, жалуются.

– Кто так предвестника гонит? – птица молвит. – Совсем ты, Леший, без уважения. Вот в других лесах…

– Ну и лети к другим.

– Мара послала к тебе.

– А кроме печени ей от меня ничего не надо?

– Сердце ещё просила, – птица хотела голову лапой почесать, да вовремя опомнилась, крылами замахала. – Да добавила потом, что у тебя нет его. Тоже, поди, пропил?

Отдал. Потому что дурак дураком молодой был. Так и помер. В том же лесу, в которым я теперь Леший. Тоже потому что дурак был. Теперь, значит, нечисть я, уже сто лет поди как.

– Улетишь ты или нет? Про “подобру-поздорову” не спрашиваю. Какое у тебя, у костлявой, здоровье?

– Э, обижаешь! – и опять налетела. Тут-то я её за шею хорошо схватил, да почти свернул, да по макушке рогатой клювом получил. И чуть глаза живого не лишился. Не дело это. Поцарапала меня вражина пернатая, смрадом мёртвым дохнула. Вот бы клюв ей этот обломать, но как? Не поймаешь же курицу, скользкая. А размера она такого, что, пожалуй, и в небо за собой утащит и о земь бросит.

Уже решил топором, как чую, кто-то об ногу трётся.

– Мяу!

– Баюн, ты, что ли?

Смотрю, кот чёрный в ногах, когти свои стальные о мой сапог точит.

– А ты, котяра, не обнаглел ли? – его спрашиваю, а сам по холке поглаживаю. И тут идея посещает меня хорошая. Чай, Баюн не топор, воротится обратно.

– Эй, пернатая, лови подарочек!

Взял кота за шкирку я, шепнул ему на ухо.

– Ну и ты, Баюн, не оплошай.

Ну и запустил котом в курицу.

Хорошо полетел Баюн, что снаряд. Летит и частушки поёт матерные. Я такого в лесу не люблю, не попускаю. А в небе пускай летит, ругается. Разумная тварь Баюн или нет, говорить ли умеет, или шпарит по заученному – про то мне неведомо. Он что комната китайская, слов много, толку мало, но живность осмысленную хорошо изображает.

Вцепился Баюнка в курятину, перья быстро повыдергивал, заискрил, зашипел да когти вострые вонзил во все места мягкие. Хотя вряд ли есть такие у пернатой твари этой.

– Ты пошто хулиганишь, Лешак ты злой! – нечисть крылатая ругается.

– Какой я тебе Лешак, Леший я. И то я не хулиганю, а провожу боевой манёвр. Называется “кота метание”.

– Сними его с меня, полечу обратно! А ты иди к Лешему… Тьфу ты, – птица плюнула. Видать, поняла, послала к кому. Баюнка долго держался, не отпускал. Наконец она его скинула, и на крыло припадая раненое, полетела восвояси, ругаясь.

Трусоват был Ваня бедный:

Раз он позднею порой,

Весь в поту, от страха бледный,

Чрез кладбище шел домой.

Бедный Ваня еле дышит,

Спотыкаясь, чуть бредет

По могилам; вдруг он слышит,—

Кто-то кость, ворча, грызет.

Ваня стал;– шагнуть не может.

«Боже!– думает бедняк,—

Это, верно, кости гложет

Красногубый вурдалак.

Горе! малый я не сильный;

Съест упырь меня совсем,

Если сам земли могильной

Я с молитвою не съем».

Что же? вместо вурдалака

(Вы представьте Вани злость!) —

В темноте пред ним собака

На могиле гложет кость.

А.С. Пушкин. Цикл “Песни западных славян" , стих "Вурдалак"

Иду я вдоль кромки поля, скрываясь в тенёчке, думаю, с чего бы предвестнику от Мары прилетать? Рядом Баюн идёт, и на ходу раны зализывает, умывается.

– Сильно потрепало тебя? – спрашиваю.

– Мяу, – отвечает.

– А сказка где, стишок какой, песенка?

Посмотрел на меня кот, подумал. Вздохнул. Пошёл дальше.

– Баюнка, ты не серчай. Надо было прогнать нечисть пернатую.

– Тьфу! – сплюнул кот чёрные перья из пасти.

Идём молча.

Чую, земля под ногами шевелится. И шум стоит нехороший. Как будто старые кости где-то ломает. Посмотрел в рощицу, а там ветви сухие с земли поднимаются, всё ходуном ходит.

– Заложные, что ли, беспокоятся… К чему бы?

А покойники те заложные, неприкаянные, мною упомянутые, а ну давай с земли вставать, ветки с себя снимать и поначалу друг на друга прыгать. А потом выстроились в одну линию и пошли.

– Надоело мне всё, – говорю и на кота смотрю. – Что они полезли, Баюнка, как думаешь? Вроде не русалочья неделя, лежали бы да лежали.

– Мяу.

– Мяу? Много у меня к тебе вопросов.

Первый упырь повёл носом и пошёл на нас с Баюном. Баюн тоже повёл носом, посмотрел на упыря, потом на меня, покачал головой из стороны в сторону и в лес сиганул.

Ладно, котик, это не твоя битва. Не всё же тебе одному отбиваться. Поднял я топор.

Рубить упырей – дело нехитрое. Только почто повставали они, да много так?

– Тут я, нечисть поганая, – поднял землицы ком и запустил в одного вурдалака. Кровь моя для них невкусная, бесполезная. Да безмозглые они, разве разберутся? Нападать будут на всё что движется. Зверья много попортят, а то и человеков заблудших или на окраине леса в лугах работающих. Так-то человеков мне не сильно жалко, но, опять же, на подвластной мне территории негоже вурдалакам шалить.