Сегодня солнце светило особенно ярко. Его верные спутники, лучи, заглядывали в окна домов и прочих каменных громадин, слепя своим светом их обитателей. На столь нахальный визит со стороны незваных гостей, люди могли ответить лишь жалкими попытками отгородить себя от них: зажмуривали глаза, строя при этом уродливую гримасу; задвигали шторы, отчего в дому становилось мрачно и неуютно, а также много чего бесполезного.
Хотя иногда попытки не были такими уж жалкими. Например, некоторые просто уходили в более тенистую часть дома или же отодвигались от слепящих лучей, наблюдая, как небольшое скопление пыли медленно передвигалось по светлым лучам.
Подобное зрелище не оставляло Виктора Павлова равнодушным. Он часами мог сидеть на полу, наблюдая за перемещениями пыли по солнечным дорожкам. Это завораживало и пленяло его. В такие моменты мужчина не думал ни о чем, кроме пыли. Но сегодня Виктор был равнодушен к ней.
Пустой и одновременно полный боли взгляд был устремлен в никуда. Казалось, светлый и ясный день не мог ни радовать. Однако человеку, сидящему на полу, было не до погоды. Целиком и полностью его сердце заполняли печаль и скорбь. Причиной этому послужила неожиданная кончина деда Виктора, Бориса Ивановича, которого мужчина так сильно любил. Эта любовь зародила еще в детстве мужчины, когда тому было лет пять отроду. В то далекое время родители Павлова отвозили его на лето к деду, у которого мальчику никогда не было скучно. Они вместе с Борисом Ивановичем постоянно что-нибудь мастерили, правда, для данного вида деятельности у Виктора никогда не имелось при себе ни таланта, ни какой-либо предрасположенности. Все время получалось нечто неказистое, разваливающееся и страшное. «Да уж, Витя, не быть тебе рукоделом», – говаривал его дед, всякий раз, когда видел, что смастерил внук. После чего его лицо начинала озарять самая светлая улыбка на свете. И все время Виктор не понимал, почему улыбался его дед. Ведь то, что сооружал маленький Витя, было просто ужасно. Однако эти неудачи не отбивали у Виктора желания навещать Бориса каждое лето. А когда внук стал старше, то уже приезжал к деду чуть ли не каждые выходные.
От воспоминаний о дедушке, на сердце у Виктора становилось тепло и горько. Огромный ком подступал к горлу и застревал в нем. И именно сейчас, сидя на полу с красными от слез и недосыпа глазами, в потрепанном костюме, сопровождавшегося такой же прической, он понял причину, заставлявшую Бориса Ивановича награждать своего внука улыбкой при каждой неудаче. От этого стало еще печальнее. Огромный ком сковывал горло, а горечь и ярость подступали с каждой минутой.
Костяшки Виктора пронзила острая и жгучая боль, когда он нанес по полу очередной удар, полный горечи и ярости. Затем, резко поднявшись с пола, мужчина переключился на стену. С каждым нанесенным ударом костяшки болели сильнее, но это не останавливало Виктора. Он бил и бил по бетонной стене, не обращая внимания ни на что, как было и с пылью, когда она его еще интересовала. Алые пятна проявлялись отчетливо на белой стене, смешиваясь с другими такими же. Увидев на полу подле импровизированной кровати, состоявшую из какой-то подстилки и небольшой подушки (так мужчина спал уже два дня, будучи не в силах дойти до кровати) бутылку, он схватил ее за горлышко и с размаха метнул ее о стену. Тысячи мелких осколков разлетелись в разные стороны, небрежно ударяясь об пол и отскакивая от него.
Виктор упал на колени и, закрыв лицо руками, принялся издавать истошные звуки, схожие с рыданиями. Они были то тихими, то наоборот громкими, иногда резко обрывающимися. А порой звуки были настолько бесшумными и неслышными, будто Виктор плакал внутри себя.
По правде говоря, Павлов никогда не позволял себе плакать или же рыдать. Нет, вы не подумайте, что он считал это слабостью. Вовсе нет. Просто за всю свою жизнь он еще никогда не сталкивался лицом к лицу с таким горем, от которого хотелось бы не просто рыдать от душевно боли, а кричать. Ведь именно в такие моменты слез бывает просто недостаточно, и тогда боль вырывается наружу, принимая разнообразные формы. Гнев. Ярость. Отрешенность. Безразличие. Глубочайшая печаль. Замкнутость. Растерянность. Шок. Об этих формах можно рассуждать часами, днями, а возможно и месяцами.
Силы начали покидать Виктора, слишком много энергии было потрачено для одного дня. Не в состоянии доползти до настоящей кровати, располагавшуюся в соседней комнате, он лег на импровизированную. Как только его голова оказалась на мягкой подушке, его глаза закрылись.
***
Звонкий, надоедливый звук раздался в ушах Виктора, когда он открыл глаза. Поначалу, мужчина не понял, что происходит, видимо количество выпитого алкоголя дает о себе знать, но после нескольких секунд до него дошло, что надоедливый звук – это ничто иное, как дверной звонок. Однако Виктор не поспешил к двери – подумал, что незнакомец сам уйдет, после долгого игнорирования с его стороны. Но этого так и не произошло. Наоборот звук стал еще протяжнее и надоедливее. Будто незнакомец жал на кнопку дверного звонка, что есть мочи, явно не намериваясь уходить или же бросить свое занятие. Виктор не знал, кто стоит за дверью, но уже всем своим существом Павлов недолюбливал незнакомца.
Подойдя к глазку Виктор увидел перед собой небольшого роста старика с козлиной седой бородкой. Взгляд его был устремлен вверх. Оглядев того с ног до головы, Павлов все-таки решил открыть дверь, чтобы узнать, чем его персона привлекла внимание незнакомого ему человека.
– Павлов Виктор Анатольевич, я полагаю, – произнес старик, как только дверь распахнулась. Пренебрежительно посмотрев на Виктора, тот едва заметно скривился.
– Да, я. А в чем собственно дело? – поинтересовался мужчина, стараясь сохранить презентабельный вид. Данная ситуация его даже забавляла. Он, весь потрепанный, с помятым лицом, лохматый, спрашивал у незнакомого старика: «В чем дело?», пытаясь при этом сохранить приличный вид.
– Может, Виктор, Вы для начала впустите меня? – строго, словно учитель, спросил собеседник, отчего Виктор даже немного растерялся, подумав, что он ученик, не выучивший урока.
Прижавшись к стене, мужчина освободил проход для незваного гостя. На минуту Виктор предположил, будто этого старикашка со своей козлиной бородкой – маньяк. Мгновенье спустя, он отогнал бредовые мысли прочь и проследовал в комнату следом за гостем. Устроившись по-хозяйски в кресле Виктора, тот сложил руки и принялся разглядывать интерьер в комнате. Павлов смотрел на старика большими глазами, его действия повергли мужчину в легкий шок.
