Я всегда думал, что Ветер может разговаривать. Нет, я не про бесшумные перешёптывания дремлющих камней, сплетни вековых деревьев и пение голубой воды, которые Ветер лишь разносил в укромные расщелины и передавал живым созданиям, которые не понимали их смысл. Я думал, я даже был уверен: у него был его собственный голос. Но Ветру так понравилось наблюдать за каждым новым рождением и новым поворотом причуд природы, что он не заметил, как погрузился в чужие разговоры. И забыл, что его собственный голос ищут другие.
Мне представлялось, как Ветер блуждал, слушая мудрость умирающих скал. Он тут же пересказал их истории неспокойным волнам, которые забывались в своём безрассудстве, подавая плохой пример уходящим прочь от них пустым равнинам. Ветер был единственный, кто чувствовал и понимал их всех, единственный, кто с тревогой прислушивался к доносившимся отовсюду голосам отчаяния, страха, злости и недопонимания. Он хотел помочь, кричал, но на этот раз его никто не слышал.
Пребывая в своём одиночестве, Ветер содрогался от каждого затихшего зова, которому хотел помочь. Он мог лишь наблюдать, и в какой-то момент ему показалось, что погасшие голоса одних и звучание новых и есть смысл существования. А его судьба – помнить. Шли годы, века. Наверное, Ветер смирился с молчанием и терпеливо смотрел. И слушал.
Однажды утром я наблюдал, как Ветер гулял по пляжу и встретил маленького человека. Тот ходил босиком по мокрому песку, совсем не замечая вокруг себя красоты, которая хотела привлечь его внимание. Человек как будто ждал чего-то другого. Может, именно его, Ветра? Ветер неспешно подошёл, и человек сразу это почувствовал. Он поднял руку вверх и, закрыв глаза, начал прислушиваться…. Думаю, он здоровался. Ветер коснулся руки маленького человека, и тот улыбнулся. Ветер, словно в недоумении, провёл своими невидимыми пальцами по вьющимся волосам, и человек улыбнулся и радостно воскликнул: «Ещё!». Я почувствовал, как Ветер удивился: слова маленького человека он мог пронести сквозь бурлящие реки и гордые лесные сады, но услышать их должен был только он сам.
Ветер играл с этим маленьким человеком, и я видел, что впервые за долгое время он радуется по-настоящему….
В ту ночь я проснулся от странного шороха: он доносился сквозь уже привычный шум гулко хлопающей ставни. Зевнув, я встал и попытался разглядеть, что или кто послужил тому причиной. На узкой скамейке под окном сидела неподвижная Архея, смотрящая куда-то перед собой. Сонно подрагивая, я уловил шёпот ночного воздуха и вдруг понял, что мне тоже захотелось наружу. Выдавая своё присутствие, я вылез в окно и, свесив хвост, уселся рядом с нею.
– Не можешь уснуть? – потянулся я.
– Никак не выходит из головы твой рассказ о братьях-вόронах…. – она слегка улыбнулась. – Мне интересно, почему Рюук называл своего брата Саблезубым? Уверена, это имя появилось очень давно. И это было не первое их физическое воплощение, а это значит, что данная черта является частью сущности, а не тела.
– Тонко подмечено, – я был приятно удивлён её наблюдательности. – Хочешь, расскажу ещё одну историю?
Архея широко открыла глаза.
– Да! Но.... – она повернулась в сторону окна, разглядывая наших спящих товарищей. – Ты расскажешь только мне одной? Даже она не услышит?
– Я много чем могу поделиться с каждым из вас, – уселся я поудобнее. – Итак….
****
Рюук вышел на открытое пространство. Ветер обдувал его торчащие короткие волосы и развевал длинный белый плащ. Полосатые руки с длинными когтями лежали на широком плетёном поясе, надетом поверх лёгких кожаных доспехов. Он пошёл по скошенной бирюзовой траве, касаясь её двухцветными ступнями с короткими когтистыми пальцами, и начал спускаться со склона, направляясь в самый центр равнины.
Там, крепко обвитая толстыми сухими лозами, возвышалась поистине огромная клетка из светящегося синего металла. Несмотря на кажущуюся ажурность, внутри клубился мрак.
– Неужели нам всегда нужно встречаться именно так? – раздался голос из глубины одинокой тюрьмы. Затем во тьме показались два зелёных глаза с тонкими зрачками.
– Это не мой выбор, – улыбнулся Рюук, оголяя острые, как бритва, зубы.
– Ты скучный! – Тьма внутри клетки рассеялась. Пленник махнул передней лапой, одновременно облизывая длинную морду раздвоенным языком. – Мне больше нравится так….
В мгновение ока равнина и клетка исчезли, перенеся их на тёмно-серый берег. С одной стороны грозно стояли недружелюбные скалы, а с другой, лёгкими волнами играя с изменчивым песком под ногами и оставляя на нём яркие голубые линии, раскинулась бесконечная гладь спокойного водного простора.
– Вот так-то лучше! – Пленник поднял морду к чёрному небу, и довольный вой разнёсся во все стороны.
– От оков ты всё равно не избавился, Саблезубый, – Рюук кивнул на синие мерцающие кандалы вокруг могучих лап и обоих тонких хвостов.
– Зато мне тут больше нравится, – Саблезубый подмигнул и оскалил пасть с огромными изогнутыми клыками.
Покрытый желтоватым мехом саблезубый зверь стоял на четырёх массивных светлых лапах с еле виднеющимися линиями потемнее. Белые участки меха из более мягких ворсинок покрывали внутреннюю часть конечностей, поднимаясь по вытянутой груди, окантовывали нефритового цвета глаза и исчезали вдоль хищной челюсти. Чёрные грубые ноздри улавливали даже самые тонкие ароматы морского воздуха, а длинные седые усы шевелились от каждого колебания воздуха. Вытянутая морда была покрыта старыми шрамами, уходящими от двух длинных клыков к потрёпанным острым ушам со светлыми кончиками. Косматая шерсть песочного оттенка свисала вдоль шеи и, укорачиваясь, проходила по огромной, как у ездового животного, спине, которая заканчивалась двумя длинными полосатыми хвостами.
Саблезубый, встав на задние лапы и подмигнув Рюуку, наклонился назад. Он расставил передние лапы в стороны, полностью отдаваясь чувству свободного падения. Оказавшись на вовремя появившемся деревянном шезлонге, под ножками которого песок стал менять цвет на голубой, зверь лениво потянулся, украдкой смотря на подчёркнуто прямо стоящую перед ним фигуру в светлом плаще.
– Ты хотел о чём-то со мной поговорить? – Пленник уже держал в передней лапе кружку с дугообразной ручкой.
Рюук повернулся к нему спиной, на которой крест-накрест висели кожаные ножны. Достав два тонких клинка из тёмного металла с вкраплениями, больше напоминающими камень, он воткнул изогнутые лезвия в землю, заставив её искриться лазурным сиянием. Сняв и оставив рядом с ними ножны, Рюук расслабился на таком же лёгком деревянном кресле.
– Я хочу вытащить тебя из этого заточения. – Он поднял возникший из ниоткуда костяной кубок и сделал несколько небольших глотков.
