Иллюстратор Дарья Бабушкина
Иллюстратор Тимофей Паршин
Иллюстратор Юлия Ликурцева
Иллюстратор Мария Илюхина
Иллюстратор Катерина Косяк
Иллюстратор Алина Тарасюк
Дизайнер обложки Алена Чернева
Фотограф Анастасия Митяева
Корректор Ульяна Заплавнова
© Анна Ягодкина, 2022
© Дарья Бабушкина, иллюстрации, 2022
© Тимофей Паршин, иллюстрации, 2022
© Юлия Ликурцева, иллюстрации, 2022
© Мария Илюхина, иллюстрации, 2022
© Катерина Косяк, иллюстрации, 2022
© Алина Тарасюк, иллюстрации, 2022
© Алена Чернева, дизайн обложки, 2022
© Анастасия Митяева, фотографии, 2022
ISBN 978-5-0059-2931-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Где кончается детство? По становлению такого долгожданного возраста в 18 лет? По достижению всеми уважаемой, обществом принятой как возраст всех начинающих взрослых отметки в 21 год? Так ли, иногда мне вправду интересно об этом думать. Встаешь однажды в памятный, но такой на самом деле непримечательный день.. день твоего рождения.. Вспоминаешь, что тебе 18.. 21.. 35, неважно! И как себя чувствуете? Вы.. наполняетесь энергией солнца издалека? Вас посещают мысли о будущем, самореализации и саморазвитии.. о своей полной условной независимости от других.. Та самая независимость, которая, вроде как, была с вами с самого вашего рождения.. но в то же время ее легко отнять, еще легче потерять из виду.. Причем некоторые так лихо теряют свою независимость из поля зрения, что предпочитают делать вид, будто все нашли.. Они и одновременно продолжают жить, как прежде. С ума можно сойти, если только посудить, что таких людей может быть миллионы вокруг. И, пожалуй, им тоже нужно как-то выживать.. Вот они и принципы строят, амбиции специфичные селят в своих районах, идеи вкладывают. Учесть такие моменты, независимый человек теперь – это ребенок или взрослый? Есть между этими понятиями грань?
А если в действительности она по-настоящему есть, могу я учесть ту невеликую, потрепанную весьма, вероятность того, что общество настолько запуталось.. и так безграмотно дала определение двум терминам.. Что теперь каждый высокий – это взрослый, а каждый маленький – это ребенок. Что сейчас всякий свободный – это взрослый, а любой беззащитный – это ребенок?. И я когда-то был ребенком. Не помню, правда, точно, когда и где. Места, где я играл, не воспроизводят тех, должно быть, теплых, жизнерадостных, горячо ласковых воспоминаний о тех днях. Пусто.. Понимаете, ничего. Главное, подсядет какой-нибудь бодрый, но с виду хрупкий старичок, поговорить которому охота о детстве своем. Как тяжело кого-то встречал или провожал; не так важен контекст. Забавно, что если тяжело, то при любых обстоятельствах у человека могут крутиться примерно те же мысли, все то же направление идей. Вот этот старичок заговорит сначала про свой первый выученный стих в 4 года, потом ярко выраженные способности в шахматах в 6. Уже к девяти старик так встрепенется, что начнет казаться, не такой уж он и старый.
А я слушаю.. и думаю, так же ли было у меня? Так же ли все благоприятно и воздушно? Но я сильно не расстроился из-за моего забвения всех объективных деталей родного детства. Знаете, и я когда-то был ребенком. Чувствовал силу одуванчиков в своих венах (все равно, что я не знал, есть ли во мне вены, и что такие сосуды венами зовутся), не представлял значение алкоголя, не задумывался о запутанной логике самоубийц и других больных людей, был наивным, доверчивым, теплым и мягким. Да, и я когда-то бывал в детстве. Бессмысленный период. Я его даже не сильно запомнил, настолько незначимый. Вся эта острота ощущений, особенное восприятие мира..
Бессмысленно, жестоко, печально и грубо, раз каждый ребенок в своей жизни должен один раз, хотя бы этот единственный раз заплакать по причине своей остроты чувств. Когда-нибудь кто-то найдет мотив, выстроит способ и сделает тебе больно, а эта острота переживаний сможет только усилить принесенную боль, тем самым окружив тебя невыносимой для своего возраста тоской, беспроглядной безнадежностью. И абсолютно каждый случай будет вести ребенка либо принять боль, увидеть мир в его истинных тонах, иметь возможность рассмотреть его со всех сторон, либо притупить эту драгоценную остроту переживаний. Как ни странно, часто, очень часто, встречаются люди, относящиеся ко второй категории. Что касается меня, я пока сам не определился. Все походит на то, что я совершил выбор в пользу первого варианта. Зачем? Почему? С чего я так решил в тот момент? Хотелось бы согласиться на второе предложение, однако я не смог понять, как постоянно.. и в какой момент дети принимают подобное решение.
Знаете, и я когда-то пребывал в теплом нежном мире детства. Пока не заплакал от новых, острых и колющих ощущений. Маленький был, помню. Низкий довольно, щуплый какой-то.. и прическа дурацкая была. Плакал, плакал.. Слезы лились, и я утопал в них. Ни одного сухого участка на моем лице: то ли слезы на щеках, то ли сопли вдобавок. И больно, колюче, остро ощущалось внутри.
Чувства не притуплялись, давили на мою уравновешенную систему дыхания.
Мир вокруг был похож на картину какого-то неумелого небрежного художника. Краски полетели. Все еще текут, а никто не заметил проблемы. Рисующим все еще кажется, что картина получается. Мало того, почти будет готова. Атмосфера сохранена, мысль отобразилась, какие еще могут только быть возражения?
А я так и плакал. От меня уходили подальше, кто по каким причинам: чтобы плач не слышать или просто не мешаться поблизости. Все проходили мимо, уклонялись, хоть я и не был тогда самым опасным парнишей в своем квартале.
Так и плакал, пока не остановился. Слезы высохли, нос наконец задышал. Дыхание пришло в норму; краски только, честно вам говоря, остались внизу, промокшими и опустившимися на общей картине. После этого, как я сам считаю, мое детство закончилось. Началась моя взрослая жизнь. Теперь значительная, теперь хоть с какой-то сознательной целью при себе и ровными мыслями. Хоть и, признаюсь, с той же глубокой пылкой остротой ощущений, которую в настоящее время контролирует смышленая дальнозоркая боль.
Джеймс со скромным пристрастием вел разговор с каким-то условным лицом, которого, однако, исходя из своих мыслей, он знал крайне хорошо. Отчего-то Джеймс чувствовал всем своим внутренним миром и устоявшимися ценностями, что нужно обязательно что-то доказать этому лицу. Надо оправдать себя, почему он здесь. На постоянной основе мужчину накрывало нездоровое ощущение легкости, независимости и отчужденности. Будто всякий жизненно важный вопрос принципиально решался без его ведома. Мало того! Его не то что не пускали поучаствовать в решении и разборе какого-либо вопроса, все думающее напрочь отказалось даже как-то представлять, показывать единственному несчастному человеку это. Поначалу Джеймс ушел с головой в рассуждения о том, с каких пор и на каком основании всему миру стал интересен настолько эгоистичный на общественные проблемы, такой скучный любому встречному правительству житель непонятно какого города. Сомнения уровнем глубже дошли до него только спустя значительное время, когда в мужчину удивительным образом стали проникать все чаще детские ощущения, некоторые смутные, такие заманчивые воспоминания о детстве, которые в обычной жизни Джеймс вряд ли смог бы так детально и проникновенно описать для себя. Для других уж тем более, скажете. С каждым приобретенным нежным, детским чувством любопытства, печали, радости или страха он обострял все сильнее накал страстей и интригу ведущих полемик с этим поистине могущественным, наверное, условным лицом. Джеймс всегда знал его, но никогда в то же время не видел. В необходимый час нередко он обращался к нему, вынужден был договариваться с ним, однако ни разу мужчину не интересовал вопрос, с кем именно тот имеет дело. Конечно, вопрос чересчур непримечательный, стоит согласиться. Слишком хорошо для себя Джеймс знал ответ на него.
