1
Не по покровительству и хлопотам кого-либо, а только собственными стараниями университет был взят. И радовало даже не то, что Императорский Московский университет стал его обителью и пристанищем неокрепших мыслей, а то, что родители – папенька Григорий Никифорович и маменька Марья Ивановна – гордиться станут своим сыном. Сделал что мог и – перед ними оправдался…
Хотя друг отца Лажечников и молвил о нём словечко профессорам, но просьба его так и осталась недействительной, ибо держал он экзамен перед другими экзаменаторами. Генерал Дурасов тоже ничем особенным не помог, кроме того, что собственноручною распискою поручился в том, что ходить его попечитель будет строго в форменной одежде и своим поведением не нанесёт никакого беспокойства начальству. Ведь по уставу каждый будущий студент должен найти себе поручителя, будь то отец, родственник какой или всякий чиновный человек.
Как бы то ни было, табель юный Виссарион получил, а вместе с ним символичную шпагу и треугольную шляпу. А через пару дней он уже подал просьбу, как то полагалось, в совет Императорского Университета и был принят на казённый кошт.
Теперь необходимо было сшить студенческий вицмундир с форменными панталонами, чёрным жилетом и приличным галстуком. Да ещё прикупить тулуп на зиму, картуз да одеяло с тюфяком. Казённый кошт ещё прожить надо было, а в партикулярной одежде на лекции ходить было совершенно невозможно.
Виссарион впервые за восемнадцать лет так основательно оторвался от родительского дома. И не то чтобы оробел как-то или сник перед обстоятельствами, но сильно призадумался. Тут на один только вицмундир пойдёт одного сукна по пять рублей за аршин, хотя на шинель можно и серого сукна, а то на рубль дешевле. Сверх того надобно прикупить не менее полуаршина малинового сукна на воротник и отвороты да ещё на околыш картуза и выпушку панталонов. Самому здесь никак не управиться да и родителям как-то в тягость быть не хотелось.
Почесав затылок, Виссарион достал перо и чернильницу, разложил на столе лист почтовой бумаги и вывел каллиграфическим почерком: «Дорогие папенька Григорий Никифорович и маменька Марья Ивановна! С живейшей радостью и нетерпением спешу уведомить вас, что я принят в число студентов…» – далее он обсказал в общих чертах о своём казённом коште и о предстоящих денежных затратах, обещав в заключение письма, что не токмо больше от родителей своих требовать ничего не станет, но и помогать будет братьям своим меньшим.
Не решился быть обузой он также родственнице по матушкиной линии – Ольге Матвеевне, а снял комнату в доме Колесникова, у портного Козакова, что в двух шагах от университета. С новыми товарищами по университету Максимовым и Слепцовым – братом того самого Слепцова, который был у его родителей на хлебах, они и зажили вместе. Двадцать ассигнаций за комнату – совсем и недорого, если в день выходит на троих не более рубля.
… Вспомнилось, как расставался с родными. С какой-то отречённостью – в совершенной холодности и спокойствии. Казалось, что едет он не далее соседнего имения Владыкина. Всю дорогу разговаривал и шутил с кучером и сопровождавшим его Иваном Николаевичем, служившим у родителей верой и правдой. Во Владыкине их встретил Николай Михайлович – отец Ивана Николаевича. Уже изрядно нагружённый дарами щедрого Бахуса, узнавши, что юный отпрыск Белинских едет в Москву с его сыном, ужасно рассвирепел. Он то кричал и говорил в глаза непристойные речи, кои не выдерживало никакое печатное перо, то вдруг слезился глазами и срывался на красноречие. Скоро пыл его утих, и, махнув рукой на вся и всех, он удалился в покои.
Утром другого дня они выехали с Иваном Николаевичем из Владыкина, а к вечеру уже были в Ломове. Далее был Спасск. Сеи городишки не произвели на юного Виссариона никакого впечатления. Более того, они представились ему довольно серыми и убогими. От Спасска дорога шла сплошь песчаная, отчего земля вплоть до горизонта представлялась серой безликой степью, со всё более умножающимся песчаником. В оных местах колёса увязали по самые ступицы. Хотя чем земля была песчанее, тем лесистее – всё более сосны да ели. По дороге от Спасска до Старой Рязани была река Цна, через которую переправились на пароме, – довольно быстрая и широкая. А уж как добрались до Оки, так восхищению юного путешественника уж не было предела.
От Старой Рязани до губернского города Рязани Виссарион ничего особенного не приметил, кроме того, что постоялые дома пошли сплошь двухэтажные, ворота и крыши которых были изукрашены ажурной резьбой, да дорога стала покаменистее.
Перед Рязанью с юным Виссарионом случилось небольшое приключение. Повстречался на их пути цыганский табор. Молодая цыганка по своему цыганскому обыкновению предложила поворожить молодому барину. То ли от скуки, то ли смеха ради тот согласился и подал ей руку. Цыганка, одарив его бархатным взглядом, между прочими глупостями сказала ему:
– Люди почитают тебя, барин, уважают тебя за разум, ты только языком не сшибайся. Едешь ты получать, да и получишь немалые знания и почёт, хотя и сверх чаяния.
Виссарион тогда отчего-то сильно смутился. Но слова те запали в душу Потом он не раз вспоминал ту молодую гадалку.
Рязань стала первым на пути в Москву истинно привлекательным городом. Правильное расположение улиц, гостиные ряды и лавки, добротные каменные дома привели Виссариона в крайнюю степень восторга и удивления. Впервые он осознал, что в России есть и нечто большее его родного Чембара. Хотя Чембар хуже Пензы. А уж Пенза того хуже Рязани. Здесь улицы пересекались с оврагами, но во всю их ширину проведены были каменные мосты, столь длинные, что улицы чрез них делались совершенно ровными.
Едва разместившись в постоялом дворе, первым долгом Виссарион решил ознакомиться с местными достопримечательностями. Первым на его пути оказался поп в длинной помятой рясе. Окинув взглядом молодого барина, служитель алтарей снял шляпу, раскланялся и, сотворив доброе лицо, проблеял козлиным голосом:
– Доброго здоровьица, мил человек!
Виссарион деликатно козырнул.
– Милостивый государь, – молвила духовная особа, – не соизволите ли на бедность отцу Ивану пожаловать копеечку?
Осмотревшись по сторонам, Виссарион пошарил в кармане сюртука и извлёк два гроша.
– Этого хватит? – спросил великодушно.
– Премного благодарен, мил человек. Тронут, весьма тронут, – осыпая благодарениями за необычайную щедрость, поп подтянул рясу и с необыкновенной прытью для своих лет пустился в сторону ближайшего кабака.
Мысленно пожелав святому отцу хорошо провести время в храме Бахуса, Виссарион пошёл дальше. То ли от перенесённого впечатления от неожиданной встречи, то ли от прелестного царства очарований красот улиц и домов большого города Виссарион заблудился. Долго он ходил вдоль фасадов так похожих друг на друга домов, разглядывая вывески, и уже почти полностью отчаялся, когда услышал окрик Ивана Николаевича с противоположенного окна дома на противоположенной стороне улицы. Измученный усталостью и голодом, он наконец оказался среди своих спутников, сбивчиво рассказывая, как он чуть было совсем не потерялся в большом городе.
