В один момент жизнь обрела новый поворот, будто накинула на меня пелену, завязала узлом под горло, лишила воздуха. Она так проверяет людей на прочность и потом смеется в стороне. Таких проверок может быть много, и я размышляю, может, всё от того, что из меня вырос плохой человек. На фоне этих проверок я держался, как делают это многие. Но устал от людей, которые окружают, и в какой-то мере от себя самого. Выдохся. Меня вывернуло наизнанку.
Несколько лет назад я осел в Детройте. Это было единственным, чего мне хотелось в тот момент с неимоверной силой.
Мой дед, Адам Фишер, в своё время основал здесь завод автомобильных кузовов. Он внёс огромный вклад в развитие города, о чём пестрили заголовки газет. А теперь страшно думать, что за один век Детройт пережил свой век и навряд ли к нему вернется.
Ещё недавно считавшийся столицей американского автопрома просторный город штата Мичиган теперь превратился в забытое Богом место без видимых перспектив. Следы разрухи и нищеты – в каждом районе, в каждом уголке. Целые районы разграбленных домов, гниющих с разбитыми окнами, исписанными граффити стенами (банды Детройта таким образом метят территорию). А ведь когда-то казалось, что Детройт – на века благополучный город. Теперь же отсюда ежемесячно потоками уезжают люди. Здесь нет работы и нет денег.
Здесь работают несколько супермаркетов, державшихся только за счет того, что принадлежат крупным продуктовым сетям. Мелкий бизнес умер. Большинство населения до сорока пяти лет схватили своих детей и близких, усадили в машины, на поезда, на последние рейсы самолетов – их больше нет в городе. Остались только пожилые люди – консерваторы, не желающие менять родной край на что-то новое, и те, кто не принадлежит никому – те, кто до сих пор обчищают дома, продают вещи на черных рынках в других городах, занимается торговлей наркотиками. К слову, здесь для них очень удачное место.
Раньше Детройту пророчили великое будущее, но на замену машинам по перекресткам теперь гуляет ветер. Сегодня это город остановившихся моторов. Город преступности. Жители вынуждены организовывать общины, чтобы защитить себя от преступников, для борьбы с которыми теперь не хватает полицейских.
Многие из бежавших отсюда сочли бы меня придурком, ведь что может держать здесь молодого парня, у кого вся жизнь впереди и самое время вытаскивать наружу амбиции, строить своё будущее.
Для меня же Детройт не так мрачен, как может показаться на первый взгляд. Здесь мало людей, никто не мешается под ногами, не лезет в твои дела. Я обрёл здесь убежище, мне спокойно. Живёшь себе в особняке, доставшемся по наследству, и радуешься жизни. Только можно ли это назвать жизнью, когда ты знаешь дату своей смерти?
Моя дата весьма удачна – она пророчит мне ещё пятьдесят три года жизни. Кайл, мой друг и коллега по совместительству, утверждающий, что я кисну вместе с городом, пристроил меня в бар «Дороти», находящийся в Кливленде. Я рад заниматься чем-то помимо простого прожигания жизни в четырёх стенах.
Но у меня нет других увлечений, кроме как ездить из города в город, чувствовать себя как в компьютерной игре посреди трассы, где любое неправильное движение может привести к катастрофе. Мне нравится проводить время, разливая коктейли и делая бургеры для клиентов, кто забегает к нам не только за перекусом и выпивкой, а за исцелением души. Я далеко не психолог, не советчик, но что-то они находят в моих словах, что-то цепляет их. И чувствую я себя пастором, отмаливающим чужие грехи. Такой вот парадокс – неверующий даёт веру другим.
Обычно каждое утро начинается с того, что я открываю окно из спальни и оглядываю территорию возле дома. На горизонте уже во всю светит солнце, а вокруг так тихо, словно я единственный пережил апокалипсис. Я улыбаюсь, но это длится не долго. Всё портит мысль, что завтрак не приготовит себя сам.
Сегодня я заливаю молоком хлопья и иду к телевизору, сжимая в одной руке тарелку, а в другой планшет. Падаю на диван в гостиной и ставлю тарелку перед собой на кофейный столик, пока ищу пульт между подушками, Джек прыгает ко мне на колени и трётся об локоть.
– Привет, дружище, – сонно протягиваю я, щёлкая по каналам.
За всю жизнь я не могу привыкнуть, что по будням на телеканалах не происходит ничего интересного. Десятки комических шоу на повторе, программы здоровья, обсуждения кошечек, собачек, попугаев. Мне хочется взвыть от безысходности, но я продолжаю клацать по кнопкам пульта.
Останавливаюсь на русской сказке о рыбаке и рыбке, которую уже видел ни один раз. Есть в ней правда – ложное эго нельзя насытить материальными наслаждениями, их всегда будет мало. Отсюда люди сходят с ума в погоне за большим – за карьерой, статусом, деньгами, властью. Чем больше усилий человек прикладывает для получения удовольствия от жизни, тем больше он раздувает свое эго, привязывается к материальным благам, появляются новые желания – более крупные.
Рыжий кот начинает мурлыкать и впивается в меня когтями. Я подобрал Джека в день моего переезда в Детройт, он бегал возле местного супермаркета на маленьких, тоненьких лапках. На вид рыжему было недели три отроду, а в его глазах отражалась немая грусть. Он молчал всю дорогу. С тех пор Джек – домочадец, настоящий хранитель очага нашего дома.
В кухне звонит телефон и рыжий, будто поняв важность ситуации, спрыгивает на пол. Освобождает меня от необходимости скинуть его с колен.
– Слушаю, – отвечаю в трубку.
– Подменишь меня сегодня? – голос Кайла звучит тревожно.
– Какого черта, Кайл? В мой единственный выходной.
Я пытаюсь вспомнить, что плохого я мог ему сделать. Но ничего не припоминаю, кроме соли, насыпанной в кофе своему другу в прошлый вечер. Я делал это не в первый раз, но Кайл как обычно – ни слова об этом не проронил, и теперь я засомневался, а действительно ли в банке с вязаным чехлом была соль.
– Ты ведь знаешь, я попросту беспокоить не стал бы. Вопрос жизни и смерти.
Я могу сказать «нет», могу даже уволиться и больше никогда не работать – в деньгах не нуждаюсь. Но если не паб – то чем будут наполнены мои дни? Я свихнусь и вернусь к тому, от чего меня однажды уберегли. Только вот спасти меня уже будет некому.
