По знойной улице деревни Парамоново торопливо шагал Сергей Карпович Суворов. Синяя клетчатая рубашка, накинутая поверх бирюзовой майки-«алкоголички», развевалась за спиной знаменем шотландского клана и даже хлопала на ветру, крепенькие кривоватые ножки в парусиновых тапках упруго месили мелкий белесый песок, свисавший с шеи шнурок цифровой «мыльницы» мотался маятником и шлепал фотоаппарат о кругленькое пузо отставного почтовика – зол Сергей Карпович был невероятно.
Разогнав – нет, разметав в стороны! – вышедших подкормиться на дороге кур, Сергей Карпович домчался до крайнего парамоновского дома и по-свойски распахнул калитку настежь.
Спасавшийся от зноя в лопухах у забора цепной кобелек поднял сонную остроухую морду и лениво тявкнул. Суворов, привычно бросив «привет, Полкан», заметил, что позади дома, в картофельной ботве, мелькает светлый цветастый платок хозяйки угодий, и кинулся туда.
Забежал за угол, рухнул на расположившуюся у стены в тенечке скамеечку и, обмахиваясь снятой кепкой, стал ждать, когда монотонно размахивающая тяпкой Матрена Пантелеевна обратит-таки внимание на гостя.
Матрена Пантелеевна боковым зрением засекла визитера, пробормотала «Принесла нелегкая Фельдмаршала», но окучивание картошки не оставила. Закончила борозду. Разогнулась. Обтерла губы и подбородок кончиком платка и лишь тогда кивнула гостю – «Привет, Сережа».
Замеченный наконец-то «фельдмаршал» взвился с лавочки, аки в седалище ужаленный:
– Это что же делается, Матрена-дорогая! Второй кроль за три недели! Выставочный образец! Шиншилла! Пуд весу, ей-богу, я не вру!
– Здорово, говорю, – напомнила о приличиях хозяйка огорода.
– Ага, да, доброго дня, – опомнился гость, но с колеи не сбился, сел и продолжил: – Второй кролик у меня пропадает, Матрена, – напомнил и забубнил плаксиво: – Выставочный экземпляр, производитель, я ж его не на сало, не на тушенку откармливал…
Под заунывные жалобы пенсионера-почтовика Матрена Пантелеевна выбралась из ботвы, доволокла себя и тяпку до скамеечки и села рядом с Фельдмаршалом, машинально нашаривая в густой траве у стены крынку с прохладной колодезной водой.
Достала. Напилась. И ткнула в мельтешащие суворовские руки покрытый скользкой испариной сосуд – охолони, мил-человек.
Сергей Карпович благодарственно мотнул подбородком, захлебываясь, сделал несколько глотков и невнимательно ткнул крынку обратно в холодок под лавку.
– Надо что-то делать, Матрена, – сказал чуть-чуть обиженно.
– Так делай, – равнодушно пожала плечами та. – Иди к Кузнецову, пиши жалобу…
– Да какой Кузнецов! – вновь подскочил сосед. – Я ж ему сразу позвонил: «Андрей Власович, пропал второй подряд кролик, выставочный образец…»
– А участковый? – перебила рефрен Матрена.
– Дак разве ж это участковый?! Пень это обморочный, а не участковый милиционер! Я ему – кролик редкий, породистый…
– Да поняла я, поняла, – пробурчала пожилая женщина и тоскливо поглядела на длинные, недоокученные борозды – работы еще воз и маленькая тележка. – Что он ответил?
– А ничего толкового, – фыркнул Суворов. – Приехал на своей таратайке, походил между клетками и выдал рекомендацию – спускать Гавроша с цепи по ночам.
– А ты спускаешь? – прищурилась Матрена.
– Спускал, – горестно вздохнул кроликовод. – Но он, гад, подкоп под забором устроил и курицу у Терентьевны задушил. Теперь с Терентьевной мы в контрах. У нее, кстати, тоже куры пропадают…
– Слышала, – кивнула собеседница. – Пишите коллективную жалобу. Пусть Кузнецов меры принимает.
– Так Терентьевна говорит, что это мой Гаврош ее кур душит, а я за ним по ночам тела прибираю!!
– Да ну? – впервые удивилась хозяйка. – Так и сказала?
– Так и сказала. Кузнецову.
Матрена Пантелеевна покрутила головой и про себя подумала – совсем баба Глаша плохая стала. Всегда вздорной была, но чтоб соседей в лихих делах обвинять – не бывало такого.
Много лет назад слава о знатной доярке Глафире Ивановой гуляла по всему району, доила Глаша коров, в президиумах заседала, почетными грамотами и дипломами стены в избе оклеивала, орденком в бархатной коробочке за стеклянной дверцей серванта гордилась…
Сдала. Воюет теперь со всей деревней почем зря, о прежних заслугах во все инстанции пишет – холодильник недавно новый от администрации выбила. И свежую грамоту – висит красочным пятном промеж выцветших регалий, как яркая заплата на древнем одеяле из лоскутков.
Некем нынче бабе Глаше верховодить. Не зовут в президиумы старуху.
Обиделась. И желчью пропиталась до самой маковки. То с Карповичем межи делит, то с Сычами воюет: мол, те молоко сырой водой разбавляют, причем специально только то, что Глафира у них берет…
Беда. Как бы в дурку орденоносицу не увезли – с наполеонами и академиками сахаровыми койко-место делить.
Матрена Пантелеевна вздохнула и покосилась на пригорюнившегося односельчанина:
– А от меня-то чего надо, Карпыч? Писульку Кузнецову подписать от всей деревни? Фельдмаршал заерзал – глазами и телом, скривил губы виновато…
– Да я вот что думаю, Матрена… От нашего Андрюши-кузнеца ни толку ни проку… – Поскреб пятерней влажную лысину над ушами и продолжил без всякой логики: – Ты как – с родственницей своей московской отношения возобновила?
Матрена Пантелеевна прищурилась, поджала губы.
– А тебе что до этого?
– Да вот, – смутился почтовик, – газетку тебе я показывал… со статьей про Надежду Прохоровну… «Сыскное агентство „Нафталин“», помнишь?
– Ну, – еще больше нахмурилась тетушка-селянка.
– Надо Надю на подмогу звать, – глядя в глубь картофельной делянки, важно произнес Суворов. – Взглянет острым свежим глазом, может, вора и найдет. Опыт – есть.
– Да брехня это! – отмахнулась Матрена. – Какая из Надьки сыщица.
– Не скажи, не скажи… Там ее «московской миссис Марпл» называют.
Последние тридцать четыре года трудового стажа «фельдмаршала» Суворова были отданы заведованию почтовым отделением соседнего поселка Красное Знамя. (В дискуссионно-буйные перестроечные времена поселок отвоевал себе дореволюционное девичье имя, но для окрестных аборигенов так и остался Знаменем.) И посему печатному слову Сергей Карпыч верил истово. Пожалуй, даже слепо.
Матрена Пантелеевна фыркнула и потянулась за тяпкой.
– Ты лучше Федьку Мухина как следует потряси, – пробурчала в сторону. – Небось все кролячьи лапки в его бурьяне прикопаны…
– Вот! – значительно задрал вверх палец пенсионный почтовик. – Вот оно мнение дилетанта!
Соседка оставила тяпку, развернулась к кролиководу.
– О чем это ты? – нахмурилась слегка обиженно.
– А о том, – довольно доложил Суворов, – что Федьку я первым делом проверил. Все кражи совершились в момент его отсутствия. Мухин в это время на работе был, продмаг в поселке караулил. У меня тут, – согнутым крючком указательного пальца Фельдмаршал постукал себя по блестящей лысине, – все даты преступлений записаны, – и прищурился довольно. – Никак не мог Мухин моих кролей спереть – загадка.
