[начало пленки]
(на фоне отдаленного щебета воробьев и ласточек слышна речь. Два мужских голоса поочередно выкрикивают фразу: «Я призываю магический театр!» Каждый из них делает это трижды, после чего аудиопленка фиксирует приблизительно минутную паузу)
V.: Прежде всего нужно определить роли для камней.
Λ.: Я буду называть героев поочередно, как они появляются, а потом буду думать, какая им больше всего подходит каменюка, о’кей? Первым появляется персонаж, который говорит от своего имени, то есть рассказчик. Он тот, кто скрыт от самого себя… Наверное, так его сейчас и назовем. Я не знаю, кто этот персонаж. Он – то, что я скрываю в самом себе. Что-то сокровенное… какая-то тайна. Бррр, мороз по коже. Я думаю, им, наверное, будет тот камень (подходит к камню № 1). Мне нужно на него наложить руки?
В.: Просто дай установку, что он будет исполнять роль Того, Кто Скрыт От Самого Себя.
Л.: (делает пасс в сторону камня, торжественно) Ты будешь Тем, Кто Скрыт От Самого Себя. Ты будешь моим личным секретом, который я скрываю.
В.: Если хочешь, можешь сказать ему что-нибудь еще.
Л.: Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!
(пауза)
В.: Слышишь какой-то ответ от него?
Л.: (тихо) «Я тебя тоже». (К Тому, Кто Скрыт От Самого Себя) Я рад, что мы в конце концов можем посмотреть друг другу в глаза. (к В.) Он печален, он весь в тени.
В.: Ты видишь, где он сейчас?
Л.: Да. Он сейчас на лужайке, уставший с дороги. Он старше, лет 30–34, смуглый, черный. Его кожа темна из-за его интересов.
В.: Ты знаешь, что это означает?
Л.: Нет. Я вижу на нем одежду темного цвета. Темнозеленые цвета, он увлекался когда-то наркотиками, опиатами. Темно-зеленый – это цвет прихода. На его плечах тяжкое бремя. Я вижу это бремя как кожаную куртку с блестящими металлическими клипсами. Сейчас он просто смотрит на горную долину, он ищет людей. В нем чувствуется сильное напряжение. Он не получает ответов от мира… кажется, последние годы он что-то беспрерывно ищет. Но постоянно остается без ответа. Он стремится с кем-то поговорить, излить душу, но сам себя сдерживает, считает это проявлением слабости. Поэтому решает сидеть на месте. В его жизни много темного света.
В.: В каком смысле?
Л.: Я не понимаю этого. Возможно, у него внутренний мир темный. Но это не связано с субкультурой: ни с металлистами, ни с блэкерами, ни с готами. Хотя он близок к этим людям. Вижу в нем «темные эпизоды». Тусклое освещение в детстве, темные помещения. Постой, я понимаю. Сейчас его работа связана с тьмой, он работает в ночную смену… Он привык быть один.
В.: Ты чувствуешь его где-то в своем теле?
Л.: Печень.
(пауза)
Наркотики средней тяжести. Это – самая большая часть его нынешней жизни. Сейчас у него глубокий кризис.
В.: Чем вызвана твоя ненависть к нему?
Л.: Не знаю. Когда смотрю на него, у меня аж грудь сжимает.
В.: Попробуй это ему сказать.
Л.: (Тому, Кто Скрыт От Самого Себя) Старик, я когда смотрю на тебя, у меня аж грудь распирает от эмоциональной волны, когда я думаю о тебе. Я боюсь… тебя… а может, боюсь вместе с тобой… Страх… он боится чего-то. Боится будущего. Он не знает, что будет дальше, так как для него все очень неопределенно. Сейчас у него жизненный перелом. Все падает из рук, и все расползается по швам. Он ничего не может нормально делать, ничего не может довести до конца, и это очень раздражает его.
(пауза)
Л.: (тихо) Я чувствую, что вру, когда говорю о нем.
(пауза)
Л.: (спрашивает и отвечает разными голосами) Почему я вру, когда говорю другим о тебе? – Потому что обо мне никто не знает. – Ты хочешь открыться? – Я стыжусь. – Кого ты стыдишься?
Л.: (к В., тихо) Ему кажется, что на него направлено множество глаз, хотя он всегда один. (к Тому, Кто Скрыт От Самого Себя) Кого ты ищешь на Шипоте? – Он сам толком не знает. Может, кого-нибудь, чтобы побазарить. Он хочет общения. Он хочет, чтобы на него обратили внимание. Он ощущает недостаток внимания. Он чувствует себя очень несчастным. Возможно, поэтому у него так темно внутри.
В.: После этого маленького диалога что ты чувствуешь к нему?
Л.: Теперь я могу согласиться, что такой человек имеет право на существование.
В.: Это то, что ты думаешь. А что ты чувствуешь?
Л.: Я бы так не хотел, чтобы такой человек существовал… Чтобы это все оказалось неправдой! Чтобы его не существовало! Он пропитан сожалением, и я пропитан сожалением.
В.: А сейчас, в этот момент, какое чувство в тебе?
Л.: Будто мы оба расплакались.
В.: Где ты чувствуешь свое сожаление?
Л.: Где? Задняя часть шеи, возле черепа. В горле. Ухо правое.
В.: Попробуй сейчас не игнорировать эти ощущения, а усилить их.
Л.: Спина… А-ах, сильная боль… Он смертельно устал…
В.: Если ты сейчас переключишься на другой канал, ты сможешь эту усталость увидеть.
Л.: Так, проявляется. Теперь я это все вижу. О господи, как все четко! Это горы, Карпаты. Я сижу на лужайке, первая терраса горной долины возле Шипота. Самый низкий уровень, сразу возле входа, там, где большая коряга. Я всегда останавливаюсь сперва на нем, перевожу дыхание. Плечи просто отваливаются от изнеможения… (к В.) я чувствую, что мои слова становятся его словами. У него свой стиль.
В.: Это даже лучше. Открой себя полностью этим картинам. Тому, как он это поведает.
Л.: На Шипоте жара. Едва ощутимый ветер с гор шелестит бледно-зеленой листвой буков. Меня глючит… Справа, метрах в двадцати от меня, разлеглись ленивые хиппи. Они вовсе не устали, им просто лень. Меня приветствуют равнодушными пальцами, сложенными буквой «peace». Отвечаю тем же. Все вокруг отрывистое от усталости. Но все удивительно остро. Я снова обвожу взглядом террасу, ищу красные тряпки-флажки.
В.: Кого ты видишь?
Л.: Слева остановились панки, они всегда останавливаются на ровной площадке сразу возле входа. Им на все насрать, и я, конечно, не подхожу и не здороваюсь, потому что и мне они по это самое. Их девушки все в черном: черные кожанки, черные банданы. Футболки в тон только подчеркивают их панковскую непохожесть. Это какие-то молодые панки, подгнивающие. Девушки еще довольно свеженькие, юноши бодрые и матюгливые. Пьяные в стельку. Дерутся из-за папирос. Билет на самолет и пачка сигарет. Тоска, блин, какая тоска.
