Терпеть не могу воскресения, особенно такие, как сегодня: погода ужасная, с утра льёт дождь, как из ведра, небо нахмурилось, будто его сильно обидели; на работе ни одного интересного дела, короче, тоска зелёная, и одна надежда развеять её – это хороший натюрморт. Уже несколько лет живопись спасает меня в подобные дни.
Рисовать я любил с детства, даже мечтал стать художником, но посмотрев однажды фильм «Дело пёстрых», заболел уголовным розыском, и вот, более двадцати лет, служу следователем в угрозыске и ничуть не жалею об этом. Работа мне нравится и, по сути, только она – единственная утеха в моей жизни, поскольку, с семьёй у меня вышел пшик. Была жена, но она невзлюбила мою работу и не захотела терпеть соперницу, детей у нас, как-то не случилось, поэтому теперь я закоренелый холостяк. Живу работой, живу ради работы и, по сути, она моя жена, моя семья и всё остальное. Сам я детдомовский, поэтому не люблю хныкать, но сегодня просто засада какая-то: ещё и зуб достаёт с вечера, всю ночь спать не давал, сверлил мозг тягучей, нестерпимой болью.
Я вытащил переносной этюдник из шкафа и, кривясь от ночного кошмара, не думающего прекращаться, стал устанавливать мольберт возле окна, по стеклу которого барабанил нескончаемый дождь. Трубчатая ножка упорно не желала выдвигаться, что-то заклинило, видимо, от старости. Ну, что сегодня за день такой! Все напасти навалились, как снежный ком и не дают вздохнуть спокойно. Звонок телефона прервал брюзгливые думы.
– Здравствуйте, Андрей Игоревич! Срочно выезжайте по адресу: Нахичеванская 105, квартира 10, здесь, похоже, двойное убийство, – быстро тараторил мой помощник – Булкин Петя, славный парень, только из юридического, весь горит и рвётся в бой, помешан на детективах и Шерлоке Холмсе (мы его так и прозвали: Холмс). – Я сегодня дежурю и уже на месте, тут такое! Кто-то, видимо, под самоубийство сработал, короче, как вы любите.
Я машинально отложил так и не разобранный этюдник и быстро стал одеваться. Слова Пети обнадёживали. Он хоть и молодой, и неопытный, но на интересные дела у него чутьё (интуиция, как любит говорить сам Петя), а запутанное дело в такие мерзкие дни, как глоток холодной воды в раскалённой пустыне. Вот только зубная боль уже достала до печенки, надо забежать в аптеку и купить что-нибудь обезболивающее.
За полчаса старина Опель, купленный по дешевке у одного барыги, ещё в конце прошлого века, домчал меня по нужному адресу. По пути забежал в аптечный киоск, купил обезболивающее и сразу проглотил пару таблеток, запив чаем из термоса, который всегда возил с собой.
В четырёхкомнатной квартире работала опер группа. Петя, увидев меня, быстро подошёл и протянул руку.
– Здравствуйте, Андрей Игоревич! Здесь такое! В кабинете хозяин – Львов Виктор Осипович, полковник ФСБ в отставке, с простреленной головой, а в спальне его жена – Львова Виктория Павловна тоже с огнестрелом, жуть! Следов грабежа не видно.
Я зашёл в кабинет, просторную комнату с большим письменным столом возле окна и высокими книжными шкафами, слева у стены стоял кожаный диван, возле него торшер и журнальный столик. За столом в кожаном кресле сидел грузный мужчина лет шестидесяти, его голова была запрокинута назад, руки, словно плети, свисали по бокам кресла, возле правой кисти на полу лежал ПМ. На столе под массивной лампой белел лист бумаги. Я подошёл ближе и прочитал напечатанный текст:
«В моей смерти прошу никого не винить! Жену убил из сострадания, не могу видеть, как она мучается, а жизнь без неё не имеет смысла. Полковник Львов».
Потом Петя повёл меня в спальню. Там, стояла широкая кровать. По краям от которой две одинаковые тумбочки. На правой лежало несколько журналов и газет, поверх них очки. На левой стояли пузырьки, стакан и тарелка с коробочками, видимо, каких-то лекарств. На обеих тумбочках возвышались шикарные настольные лампы с витиеватыми абажурами. Слева на кровати лежала женщина, глаза её были закрыты, казалось, что она просто спит. Её бледное лицо было измождённым и исчерчено глубокими морщинами, но, не смотря на это, была в нём некая красота и грациозность. Следов ранения не было видно, только присмотревшись, я заметил пятна крови на подушке возле левого уха. Видимо, выстрел произвели в рот потерпевшей, странно, почему тогда крови так мало?
– Убитая видимо болела раком, наш эксперт сказал, судя по лекарствам, – поведал Булкин, указывая на тумбочку слева.
– Петь, а с чего ты взял, что это не то, что в записке? – спросил я помощника.
– Убитый левша, а пистолет у правой руки, а убитую, видимо, сначала отравили, а потом выстрелили в рот, чтобы имитировать огнестрел, видите, крови на подушке почти нет.
– Молодец, настоящий Холмс! Ну что же, дельце действительно интересненькое. Ты прав, Петь, здесь есть над чем покумекать.
Зубная боль утихла, то ли таблетки подействовали, то ли новое дело увлекло так, что боль позабылась. Мы вернулись в кабинет.
– Слушай, Петь, а как ты догадался, что убитый левша? – спросил я молодого Холмса, решив проверить его дедукцию.
– Так это же элементарно, Ватсон, смотрите: на столе подставка для ручек стоит под левую руку, а вот фото убитого, где он играет в теннис, смотрите ракетка в левой руке, убийца, видимо этого не знал, а рассматривать фотографии ему было некогда.
– Настоящий Шерлок Холмс, молодец! Так, а кто сообщил о происшествии?
– Дочь убитых, она приехала в гости из Нижнего, а тут такой сюрприз, бедную сейчас врач на кухне отхаживает. Молодая совсем девчонка, плохо стало, так что с нею пока говорить бесполезно.
– Лады, тогда давай, Петя, пока тут эксперты работают, мы с тобой по соседям пройдёмся, может, что-нибудь интересное откопаем.
Мы вышли на лестничную площадку. Влажный воздух с улицы и шум дождя напомнили о больном зубе. Боль утихла, но не совсем, тягучее, ноющее присутствие мучительницы ощущалось, хотя была вполне терпимой.
– Петь, ты давай начни сверху квартиры обходить, а я отсюда.
– Хорошо, Андрей Игоревич, – сказал помощник и быстро, шагая через две ступеньки, стал подниматься по лестнице.
Я позвонил в металлическую дверь, с выпуклым глазком посередине – это была единственная дверь соседей потерпевших на площадке. Дверь тут же открылась, будто меня поджидали. На пороге стояла женщина лет семидесяти в атласном длинном халате, расшитом большими розовыми цветами. Короткая модная стрижка и аккуратный макияж говорили, что старушка не желала мириться с возрастом и всячески старалась удержать былую красоту. Она вопросительно смотрела на меня, будто ожидая чего-то.
