– Не смей, Ярый! Нет!
Он наступает неотвратимо, ослепленный желанием и своей властью надо мной. Надвигается медленно, загоняя в угол и не давая возможности сбежать. Лишая воздуха одним своим присутствием и горящим черным взглядом.
– Не смей, слышишь? Не подходи! – я отступаю и спотыкаюсь. Упираюсь руками о стол, понимая, что бежать некуда. Что в этом доме он хозяин, и мы тут одни.
– Брось, Марина. Ты еще не поняла? Я всегда получаю желаемое, и ты не станешь исключением.
– Но не меня! Меня ты не получишь!
– Ты моя жена!
– Ненавистная! – кидаю ему в лицо, но голос глохнет, а сердце, кажется, стучит в горле, когда выдыхаю дрожащими губами то, что известно нам двоим:
– Ты не любишь меня… Мышь, вот кто я для тебя. Ненавистная жена!
На голых плечах бугрятся стальные мускулы, черных глаз касается похоть, а выпуклость на штанах прямо говорит, что ему от меня нужно.
Но это невозможно… Невозможно!
Еще вчера Ярослав Борзов не мог меня выносить. Одна только мысль, что его связал со мной долг, ломала его душу, оголяя неприкрытую злость. Так что же изменилось сейчас?
Неужели то, что он узнал, я прятала от него свою внешность?
Нет, не верю. Своих шлюх он от меня не прятал. И отношение ко мне – тоже.
Шаг, еще один. Расстояния не остается, и я вскрикиваю:
– Уйди! – ищу спасения от своего монстра… и не нахожу.
Последний шаг, и у меня больше не осталось свободы.
Его руки сильные и горячие – такие же опаляюще-властные, как взгляд. Они касаются моих бедер, яростно сжимают на них платье, и меня мгновенно пронзает боль.
Нет, не боль. Желание! Такое болезненно-острое и внезапное, что я распахиваю глаза, не способная сказать ни слова. Не способная сопротивляться мужчине, который прижимает меня собой к столу, как яростный зверь добычу.
Без лишних предисловий рванув с плеча платье, он обхватывает смуглыми пальцами белую грудь, трет сосок, который моментально твердеет. Склоняет голову к моему виску и шепчет:
– Не люблю. Я не люблю тебя, Мышь! Но, клянусь, мы оба заплатим цену за клетку, в которую нас загнал твой отец. Иначе не будет!
Ярослав
В своем разговоре со мной Павел Корнеев был собран и предельно честен.
Мы сидели в его кабинете, в загородном имении самого влиятельного человека города, куда меня привезли его ребята, и смотрели друг другу в глаза.
– Прошло три года, Павел Юрьевич, но я ничего не забыл. Если пришло время вернуть долг – я согласен, будь это деньги или моя жизнь. Только скажите. Я никогда не скрывал, что жалею о случившемся, но вернуть Кирилла не могу.
Я вспомнил о мертвом сыне Корнеева, погибшем три года назад, однако тонкая сигарета в руке его отца – худого мужчины со стальным цветом глаз и волос, даже не дрогнула.
– Не пытайся меня оскорбить, мальчишка, если хочешь уйти отсюда на своих двоих, – услышал ровный ответ. – Мне не нужны деньги.
Я сильно рисковал, но молчать было еще хуже.
– Значит, вам нужна моя жизнь?
Высокий мужчина встал из кресла и подошел к окну, разглядывая сквозь тонкий тюль широкий двор, залитый солнцем.
– Я никогда не винил тебя в смерти сына, но это не значит, что простил, – отозвался холодно. – Он умер по твоей вине, и я этого не забыл.
Я тоже, хотя никогда не просил сопляка Кирилла выбирать мое общество, но в тот вечер в клубе именно мне предназначалась пуля, и именно за мной велась охота. Кирилл был моим фанатом и таскался где-то рядом, сыпал деньгами, вкладывая в мои бои крупные суммы, и я никогда не задавался вопросом, где он их брал. Только после его смерти, когда парни Корнеева, взяв меня на прицел и избив, бросили подыхать в канаве за городом, я узнал, кто его отец.
Именно он, хозяин города, вдруг приказал оставить меня в живых, собственноручно вытащив из грязи и сообщив, что однажды я верну ему долг. И вот этот час настал.
Когда черный мерседес-кубик подъехал к моему дому и трижды просигналил, я оделся, вышел со двора и сел в автомобиль. Не проронил ни слова, пока не оказался на ковре перед Корнеевым.
– Я знаю.
Он оглянулся на меня и сузил взгляд.
– Как ты считаешь, мой сын был хорошим человеком?
Вопрос удивил. Как я считал? Только чудом ни один мускул на моем лице не дрогнул.
Откровенно говоря, он был дерьмом не лучше меня, но ведь отцу так просто истину в лицо не скажешь?
Да он и сам все знал. Не мог не знать.
Последний год Кирилл нюхал героин и не стеснялся таскаться по гей-клубам. Мы не раз участвовали в совместных оргиях с фанатками, но я слышал, что он не брезговал и парнями. Ходила одна совсем гнилая история с его участием, но мне и собственного дерьма хватало за уши, чтобы копаться в чужом.
– Молчишь, Ярый? Боишься расстроить старика?
Старику было лет шестьдесят, и он походил на сухой, но жилистый хлыст, способный кого угодно рассечь надвое.
– Нет, просто не думаю, что мой ответ вам понравится.
Мужчина кивнул, вернулся к столу и затушил сигарету. Взяв в руки хрустальный графин, разлил водку в лафитные рюмки и подвинул мне тарелку с закусками.
– Пей, – приказал. – Помянем душу Кирилла. Моего единственного сына, которого я потерял, когда он еще был жив.
Мы выпили – я полностью, а Корнеев лишь пригубил и не отрывал от меня внимательного взгляда, пока я закусывал напиток лимоном.
Он ждал, я тоже не спешил задавать вопросы. Не в моем праве было торопить хозяина дома с разговором. Здесь я был гостем, с которым пока считались.
Но это пока. Я не питал иллюзий насчет того, что все может поменяться в одну секунду.
Интересно, изменилась бы моя участь три года назад, не будь мы давно знакомы? Я не раз возвращался мыслями к той ночи и всякий раз не находил ответ.
– Я помню тебя совсем мальчишкой, Ярослав, – неожиданно начал мужчина, словно наши мысли ментально пересеклись. – Тебе было одиннадцать, когда твоя тетка привезла тебя к деду и оставила. У тебя не было ничего, кроме ссадин на упрямом подбородке, соплей, намотанных на кулак, старых джинсов и рюкзака, но уже тогда ты был умен и дерзок. В твоих глазах можно было прочесть многое… – Корнеев помолчал. – Тогда ты еще не умел скрывать эмоции, как научился сейчас.
Ш-шух! Я мгновенно вернулся в прошлое. Рухнул в него, словно невидимая рука ударила в грудь и швырнула меня спиной в смердящую топь – ненавистную и ледяную. Скрытую от чужих глаз сегодняшним благополучием, которое я зубами вырвал у жизни, но прошлого не забыл.
Одинокое детство, бедная глубинка, жизнь с нелюбимой теткой и, наконец, точка невозврата – первая серьезная драка с ее новым мужем, который вдруг решил кулаками научить мальца, как правильно разговаривать со старшими.
Я был слабее его – сорокалетнего мужика, но точно не трусливее. Пробовал молчать, но пьяные тычки и насмешки «родителя» мало помогали делу. Тогда я сломал о мужика табуретку и выпрыгнул с балкона второго этажа. Угнал его машину – старый немецкий седан, и проехал всего пару километров, пока на скорости не слетел в овраг, только чудом отделавшись ссадинами.
