Бешеный
Я болен.
Смертельно.
И очень давно…
Лекарства от моей болезни нет. Не придумали или клинически не испытали. Плевать.
Я смирился. Вчера.
Но сегодня неожиданно и коварно все изменилось… потому что я понял, как себе помочь.
Мне нужна нормальная сука. Чистая, надежная, тугая. Чтобы вогнать хрен по самое не могу и словить кайф от горячей тесноты. Такая, чтобы заменила гудящую в груди боль на обжигающую и настоящую страсть. Приглушила бы ненависть ко всему миру, вернула бы чувствительность и способность держать контроль, научила бы смотреть на вещи с другой, светлой стороны.
Но такой больше нет, она умерла вместе с моей душой, потому я решил вылечиться иначе, пойти в обходную и насладиться лечением сполна – отомстить всем, кто разрушил мою жизнь.
Во мне навсегда поселился мрак, и ничего, кроме темноты, я больше не способен увидеть. После предательства, тюрьмы и смерти осталась только пылающая одержимость.
Бе-ше-нство.
Острое такое, жгучее, как имбирь.
Я ошибался. Во мраке можно прекрасно гореть, дарить тепло и видеть свет. Только после такого выкрутаса от тебя остается горстка пепла. Ну и похрен!
Пугая голодных голубей на площади, я, одетый в серое прямое пальто и черные джинсы, сидел на кованой лавочке около стеклянной высотки и наблюдал за раздвижными дверями.
Мой взгляд, острый, как пика, способный убить наповал, отпугивал прохожих. Люди сторонились, обходили по дуге, хотя площадь в это время была прилично переполнена, а путь к вожделенным покупкам проходил мимо меня.
К лавке завернула крупная мамаша с сыночком трех лет. Вероятно, чтобы застегнуть цветную курточку пацану и, скорее всего, что-то сожрать, потому что они оба едва не лопались от лишнего веса. Наткнувшись на мою страшную физиономию, десятипудовая дама быстро утащила пузана подальше. Несколько раз обернулась настороженно, проверяя, не преследую ли. Как еще «чур, демон» не выдала, я откровенно удивлен.
Многие крестятся и молятся, когда смотрят мне в глаза, так что ей крупно повезло не столкнуться со мной вплотную и не стать жертвой.
Не тебя жду, квочка облезлая, иди-броди.
А ждал я долго. Терпеливо.
Час. Два. Три. Или десять… Уже успело потемнеть, фонари зажглись, звезды утыкали бесконечное черное небо серебряными шляпками.
Я рыскал взглядом по каждой женской фигуре, что появлялась на выходе. Боясь упустить нужную девушку, изучал внимательно черты, раздевал глазами, разглядывал одежду. Если бы мог, сдирал бы шмотки с каждой. Щупал бы и проверял. Она или нет.
Все усложняла осень. Увидеть три родинки на шее, что можно соединить линиями в треугольник, и шрам под левым ребром – еще постараться нужно. Хорошо, что я отлично запомнил лицо девицы по фото и не нуждался в деталях. Мне достаточно было увидеть ее один раз, чтобы не ошибиться. А еще я узнаю ее по запаху, потому что уловил утром, проходя мимо. И легко найду по широко распахнутым синим глазам и кудрям цвета темного меда.
Мне нужен смысл идти дальше, потому что я разучился жить без цели. Не верил людям, умел только ломать кости и пускать кровь на ринге, желая, чтобы меня победили. Но они, паскудные слизняки, падали первыми. Я хочу снова дышать, улыбаться, мечтать. Как раньше, когда была жива Мила. Для этого должен излечиться от огня, что трепыхался в моей груди и без конца причинял боль.
За последний год из нормального мужика я превратился в зверя, и если что-то не сделать – одичаю и сгорю бессмысленно. Четыре года прошло после смерти Береговой. Четыре, сука, года! А я все еще ее люблю и ею болею…
Нужно что-то делать, если не хочу озвереть.
Потому я ждал. Ждал. Ждал… Сдавливал зубы до мерзко-привычного покалывания в челюсти, кривился от боли в свежих шрамах на щеке, шее, подбородке и груди, куда в тюрьме били чаще всего, и впивался взглядом в каждое молодое женское лицо, мечтая, наконец, прекратить эту пытку.
Я знаю, что выбрал правильное место. Она здесь бывает каждый день – слил надежный источник. Скорее всего, жертва работает в этой стекляшке. И сегодня я убедился в этом. Увидел девушку у входа, даже стоял рядом, считая секунды до расплаты, втягивал ноздрями аромат ее духов и смуглой кожи. Только схватить не посмел. Мне нельзя светиться, все должно произойти очень тихо и незаметно.
Дождаться ночи – лучшее решение, что пришло в мою воспаленную жаждой мести голову.
Братец не часто с ней общается, подбрасывает копейку изредка, но не оберегает и не охраняет. Ха, от таких паскуд, как я.
Разные города, расстояние в тысячи километров. Лютый еще больше забурел после выгодной свадьбы с Крысой. У него дела, дорогая шлюха и новый ребенок. Первую жену похоронил и забыл, тварь последняя.
Но и эту, найденную сестрицу по матери, он не особо жаловал. Нахрена Береговому лишний рот и не один, все правильно! У сестры – семья, муж и детсадовский ребенок. Вот и встречаются родственнички пару раз в год, и на этом вся забота Лютого заканчивалась. Но Варвара, девушка, которую я весь день выслеживаю, его кровь, его родственница по маминой линии, дочь тети. Двоюродная. Эта разменная монета без цены и будет моей расплатой. Плевать, что с нее ничего, кроме траха, не возьмешь. Мне и этого хватит на первое время.
А позже я придумаю что-то еще. И буду по крохе вытягивать жизнь из подонка, что сломал мою жизнь.
Створки стекляшки расходились, выпускали новую порцию прохожих, что спешили с покупками домой, а я задерживал дыхание и облапывал взглядом каждую телку.
Не она. Снова не она. И опять не она.
Столько разных, но пустых баб. Все не то. Пресно. Тошно. Отдает тривиальностью и примитивностью. Меня коробило от всех и, разыскивая нужное лицо в толпе, я понимал, что и эта дырка ничем особенным не выделится. Только для нее у меня подготовлено особое приключение.
Я даже ухмыльнулся этой мысли, такой она была сладкой. Мстить, оказывается, так приятно.
Много думал, пока валялся в вонючей камере, пока меня латали на больничной койке, что моя жизнь полетела в пропасть из-за доверия. Я слишком был привязан к другу, верил ему, как себе, а он, тварь последняя, променял меня на шлюху с баблом. Пре-дал.
Как он мог? Мы же с ним всю жизнь бок о бок прошли, последний кусок хлеба делили на двоих. Я жизнь его спасал не раз!
До сих пор яйца сжимаются, когда закрываю опухшие от недосыпа веки и вижу, как Мила извивается и кончает под этим подонком… И от одних воспоминаний у меня темнеет в глазах и перехватывает горло.
Я часто видел их вместе, подглядывал, снимал их трах на телефон. В окно смотрел и не дышал, охранял их порок, больной придурок. Любил ее, как безумец! Молчал и любил. Тенью ходил вокруг парочки и украдкой завидовал, даже крестным стал их сыну, только бы рядом с ними быть, хотя детей ненавижу... Я хотел упиваться своей болью, жрать их любовь со стороны... и... не надеяться на взаимность со стороны Милы…
