На ступенях зала аудиотеатра сидит бывшая актриса Аями.
Одна. Все, что будет происходить дальше, пока остается загадкой.
Без света зал театра как будто погружен в мутную воду. Внутри все плавно распадается на частицы. Истинная суть вещей становится тусклой и неявной. Не только свет и очертания предметов, но даже звуки. В зале помимо дюжины кресел располагаются лестницы, на которых можно сидеть.
По окончании всех спектаклей, закрыв театр изнутри, Аями сидела на ступенях с гостевой книгой в руках – для нее это время спокойствия и умиротворения было самым ценным. И не только потому, что посетители писали в книге нечто особенное. В театр часто приходили незрячие, которые оставляли в книге записи точечным шрифтом, который она не могла прочесть. Однако она сидела с книгой в руках не для того, чтобы читать, а чтобы прислушиваться к доносящемуся издалека прерывистому голосу.
Не уходи ни на единый день.
День без тебя – длиною
в бесконечность!..
Не уходи ни на единый час
[1].
Она сидела в пустом зале в одиночестве, как вдруг где-то посреди груды звуковой аппаратуры сам по себе включился старый радиоприемник. Аями до смерти боялась магнитных полей и электрического тока. Током могло ударить от прикосновения к электроприборам, проводам, кабелям, микрофонам или динамикам. Она была полностью убеждена, что шум, вызванный сопротивлением звуковых волн, может причинить серьезный вред ее здоровью. Аями не могла пересилить себя и дотронуться до или даже заглянуть за аппаратуру, чтобы найти радиоприемник, который то ли специально оставили там, то ли забыли по ошибке. И хотя она давно работала в аудиотеатре, все ее знания об электронике ограничивались умением вставить нужный диск в стереосистему и нажать кнопку «пуск».
Время от времени из Фонда приезжал мастер, чтобы проверить технику, но Аями с ним никогда не разговаривала. Он всегда натягивал бейсболку так, что его лицо полностью скрывал козырек. От этого мастер становился похожим на собственную тень. Он приезжал на автобусе, на белом корпусе которого была изображена эмблема Фонда. Мастер никогда не привозил с собой никакого тяжелого оборудования. К тому же он неизменно приезжал один. Директор театра всегда был осведомлен о точном времени его приезда и лично обсуждал с ним все важные вопросы. Директор сам его встречал, он же его и провожал.
Как-то раз Аями решилась рассказать директору, что где-то за аудиосистемой лежит радиоприемник, который то и дело включается и выключается сам по себе. Она понимала, что директор должен об этом знать, учитывая, что он был ее начальником и единственным коллегой, и несмотря на то, что во время спектакля такого никогда не случалось, но если бы произошло, то стало бы для всех серьезной проблемой.
Проходя мимо кабинета директора, Аями остановилась и выпалила, как будто эта мысль только что осенила ее:
– Видимо, что-то не так с проводами. Может, кабель от колонок случайно подсоединили к радио.
– Насколько мне известно, в зале нет радио, – заметил директор, оторвав взгляд от своего стола. – И все же странно. Я никогда не слышал там подобных звуков. Хотя я не из тех, кто обладает идеальным слухом.
– Я тоже до конца не уверена, что это именно радио, – ее охватило чувство неловкости, но она понимала, что, начав разговор, надо продолжать. – Я просто предположила, что со стороны сцены идет какой-то шум… Я имею в виду, что, когда в театре становится тихо, появляется ощущение, как будто начинают раздаваться эти звуки.
– Так все же, о чем конкретно идет речь?
– Голос, медленно читающий что-то вслух – отдаленно, еле слышно, издалека… Как будто кто-то бормочет себе что-то под нос… Нет, как трансляция метеосводки для моряков, в которой кто-то медленно и монотонно диктует данные, специально, чтобы те, кто выходит в море, успели записать. «Высота ветровых волн на юго-востоке – два с половиной метра, ветер юго-восточный, небольшая облачность, на юге радуга, ливень, град. Ветер северо-восточный, 2, 35, 7, 81…» Всегда подобное бормотание…
– То есть вы слышите какой-то звук каждый раз после спектакля, вечером, когда все оборудование выключено?
– Да.
– Может, после спектакля остается звуковой фантом?
– Как это – звуковой фантом?
– Своего рода иллюзия.
Аями пристально посмотрела на директора, но так и не смогла понять, говорил ли он всерьез или просто шутил. Она, может, и смогла бы ему что-то ответить, но хорошо понимала, что совсем не разбирается в технике, и растерялась, а директор снова заговорил:
– Завтра-послезавтра может приехать мастер. Я ему укажу на это, пусть посмотрит.
– Да, хорошо. Но я…
– Что еще?
– Я подумала, что это ведь входит в мои обязанности, говорить вам о подобном… Я просто хотела сообщить о проблеме.
– И что?
– Если это звук радио или звуковой фантом, как вы сказали, то он не слишком громкий, и даже если он включится сам по себе во время спектакля, то его, скорее всего, не будет слышно за звуком колонок.
Губы директора слегка дернулись, словно он хотел улыбнуться. Но, возможно, это был обычный мышечный спазм.
– То есть теперь вы хотите сказать, что эти метафизические звуки радио настолько тихие, что совсем вас не беспокоят.
– Да.
Прежде чем директор успел что-то ответить, Аями быстрым шагом вышла из кабинета и вернулась к себе в читальный зал.
Они исчезли без следа, выбежав за дверь раньше своих теней. Голова солнца низко висела над горизонтом, золотистые волны света вливались в темноту здания, внутри которого уже все погрузилось во мрак. В тот день на спектакль пришли пять рослых школьников, похоже, со своим классным руководителем, и слабовидящая девушка, сидевшая с едва приоткрытыми глазами. Школьники повскакивали со своих мест еще до окончания спектакля. Громко переговариваясь, они распахнули стеклянную дверь и выбежали наружу, будто торопились. Дверь захлопнулась так резко, что призрачные тени мальчиков остались позади.
В тот день слабовидящая девушка покинула театр последней. Возле выхода она прикоснулась к тыльной стороне руки Аями, провела пальцем по ее запястью, словно хотела измерить пульс, как бы приглашая ее последовать за собой в мир, где нет грани между тьмой и светом. В тот момент Аями решила, что таким необычным способом девушка с ней попрощалась.
Девушка и одета была очень необычно: традиционный ханбок из белого хлопка без каких-либо узоров и украшений. Пахло от нее накрахмаленной одеждой. Ее густые иссиня-черные волосы были завязаны в тугой пучок, из-под подола юбки выглядывали сандалии из перекрученной конопляной ткани, надетые на босую ногу.
