90-е годы, это странное время. Время «между». Между прошлой, привычной, устоявшейся жизнью «в Союзе» и жизнью нынешней, такой, какой она стала сейчас, после всех этих реформ, преобразований, изменений.
Сказать однозначно хорошее это было время или плохое сложно. Это времена моей юности. Это время, трудностей, действительно потрясений, передела общества. Обезумев от обрушевшейся на нас «свободы», мы жили по принципу «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад…» И мы обманывались, с радостью, с воодушевлением. Шли «на заклание», пребывая в состоянии транса, опьянения. Подменяли в своем сознании ценности истинные ложными ценностями, бессмысленной мишурой, ослепившей нас своим сверканием. А потом хватались за голову – как же это, почему все изменилось, а лучше-то не стало, стало только, вроде как хуже. Это лишь моя точка зрения. В то время, я, честно сказать не особенно обо всем этом задумывалась. Жила, радовалась жизни, такой какая она есть. Потому что была молода. И, наверное, потому что в принципе оптимистична по характеру.
Но то, что последствия произошедшего тогда «обновления» и изменения мы расхлебываем до сих пор это совершенно точно.
Сюжет книги выдуман. Но такое вполне могло быть, ничего фантастического в данном произведении нет.
К примеру, в описываемое время я сама работала в одном из московских ВУЗов, в отделе кадров. И был случай, когда ко мне в кабинет пришла группа крепких молодых людей с бритыми головами и лицами не располагающими к милой беседе. И потребовали дать сведения из личного дела об одном из студентов. Я, как уже сказала, была очень молода и от того, наверное, бездумно-безбашенна. Что-то я им наплела. В общем, глядя на меня маленькую, тощенькую, пищащую что-то про то что нет у меня никакого личного дела, «крутые» бритоголовые ребята посверлили меня взглядами и ушли. А спустя пару часов пришли другие ребята, из милиции. И поинтересовались не приходили ли ко мне «подозрительные личности» и не интересовались ли тем самым студентом. Подозрительные личности! Да чего там подозревать-то? Там на лбу написано «Баньдюганы-уголовники». В общем представители правопорядка сказали мне «Молодец!» и велели никаких сведений никому не давать, как и положено по должностной инструкции. А на мой вопрос (ну должна же я была спросить, мне было восемнадцать!) «А что было бы если бы они нашли того парня?», один из служителей закона, как ни в чем ни бывало ответил «Да может и убили бы». Вот так просто. К счастью никакие «братки» ко мне больше не являлись. Вот такое это было время. Время перемен, потрясений и молодости)
«Жить по-новому очень трудно. Жить прошедшим еще трудней.»
М.А. Булгаков
– Ты почему в таком состоянии?
Никитос шмыгнул носом. Щека пересеченная уродливым шрамом дернулась.
– Вчера Вороного хоронили… Помянул…
Взгляд мутных глубоко посаженных глаз был хмурым.
– Аааа, – несколько рассеянно протянул Гудвин.
Изобразив на лице приличествующее «моменту» выражение он кивнул.
– Дааа… Точно…
Решив, что «дань памяти» состоялась, Гудвин вернулся к делам насущным.
– Нужно сьездить на Калитниковский. Возьми пацанов и разберитесь там как следует, чтобы этот армяшка усек, что делать все нужно по понятиям. Как следует обьясните.
Гудвин недобро ухмыльнулся.
– Не перестарайтесь только. Он нам еще пригодится.
Никитос кивнул. Вообще сегодня он бы предпочел не ездить никуда. Пара сломанных армянских костей ни коим образом не смогут облегчить засевшую внутри него боль. Вороной был единственным из всего подлого человеческого рода, кто что-то значил для Никитоса. Его семья. Друг, брат…
Он отвернулся. Горло сдавило железным обручем. Жаль, что Гудвин распорядился « не перестараться». Уж если все равно придется ехать, так можно было бы хоть немного «выпустить пар», «отыграться». Навряд ли это помогло бы, но все же….
– И процент! Про процент ему там не забудьте напомнить, – вслед выходящему из комнаты Никитосу крикнул Гудвин. На красиво очерченных губах играла улыбка.
– Варь! Варь! Кофе сделай… Пожалуйста!…
Лицо Вадика, помятое и выражающее неимоверное страдание, бледным расплывающимся пятном нависло над Вариным. Варя с ошалевшим видом посмотрела по сторонам. На электронном будильнике 6:30, то есть еще полчаса можно было спокойно поспать…
–Варь!…
Смерив двоюродного брата неприязненным взглядом Варя слегка отодвинула его рукой подальше от себя.
– А ты вообще в курсе, что это неприлично заходить в комнату к девушке, когда она спит.
– Ой, – пренебрежительно махнул Вадик рукой на вздумавшую поучать его родственницу. – Ты не девушка… Ну в смысле, я же без каких-то таких намерений… И вообще, у меня башка раскалывается, а ты со своими глупостями…
– Ты в моей комнате! Ты меня разбудил! Тебе вообще плевать на всех, только о себе думаешь!… Нечего пить и таскаться непонятно где по пол ночи!…
Вадик гордо распрямил плечи.
– Хорош уже! Ты чего мне мать, бабушка?! Сама живешь как монахиня, хочешь чтоб все так жили?
– Сам себе кофе делай!
– Варь! Мне плохо!… – Жалобно проныл Вадик. Надменное выражение красивого, даже невзирая на помятость лица вновь сменилось на несчастное и страдающее. – Варь!…
«Как ты меня достал, придурок, алкаш, урод!…» – отпихивая нахального и надоедливого родственника Варя вылезла из под одеяла и не найдя тапок прямо босиком прошлепала в сторону ванной.
Вот прямо в точку в данном случае – пригрели змею на шее. Вернее змееныша, но не важно. Сын маминой сестры, то есть Варин двоюродный брат, явившийся к ним из славного города Кострома, дабы получить высшее образование, стал настоящим подарком судьбы. Чем только заслужили такое счастье? Нахально-беспомощный переросток, постоянно требующий внимания и заботы примерно в том же количестве и обьеме как новорожденный грудничок. И обосновался родственничек, насколько Варя поняла, надолго. О ужас и мрак! На все время обучения. Если конечно его до конца этого самого обучения не выгонят из института. Что при его старании и рвении к получению знаний тоже очень даже возможно. Одну сессию он уже чуть не завалил, вернее завалил, но тетка примчалась спасать свое чадо и вместе с Вариной матерью как-то они там Вадика «отмазали». Кому-то что-то заплатили, уговорили, слезу пустили и оболтуса и двоечника в институте оставили. А на все попытки Вари высказать недовольство и возмущение, мать неизменно разводит руками, восклицая почти с нежностью: «Варя, ну что ты такое говоришь?! Вадик милый мальчик. Просто немного гм… гм… избалованный и может чуть-чуть безответственный. Но он так молод, в таком возрасте это простительно… И он же родня! Не в общежитии же ему мыкаться! Там же просто ужасные условия!…» Конечно ужасные. Никто кофе в полседьмого утра не сварит страдающему с бодуна немного избалованному но такому милому мальчику…
