1974 год, сентябрь.
Иван Иванович Потапов. 49 лет. Председатель парткома. Женат.
Иван Иванович не спеша поднимался по широкой лестнице главного административного корпуса института. Остановившись на площадке между вторым и третьим этажами, он взглянул в окно.
Чуть заметный моросящий дождик, начавшийся с утра, к середине дня усилился и превратился если не в тропический ливень, то во что-то близкое к этому. Дождь, падая с неба, сталкивался с крышами домов, превращался в бурные потоки, с которыми не справлялись водосточные трубы, и вода, переливаясь через желоба крыш, стекала по фасадам зданий. Сливаясь друг с другом, ручьи устремлялись к канализационным решёткам, которые также не могли поглотить всю ту воду, что обрушилась на город. Асфальт тротуаров и дорог исчез под грязными и мутными водами, обрушившимися на город. Редкие машины боязливо жались к обочинам, а то и вовсе останавливались посередине дороги. Пешеходов не было вовсе, и только смутно чернели за пеленой ливня деревья, высаженные городскими властями вдоль тротуаров.
Город заливало. Казалось ещё немного, и он исчезнет под кипящей водяной толщей.
Наблюдая весь этот катаклизм, Иван Иванович обречённо подумал, что совершенно не готов к такому буйству природы. Строгий двубортный костюм тёмно-синего цвета, белоснежная рубашка, галстук в тон пиджака, да модельные югославские туфли. Вот и все, что присутствовало на нём из одежды. И в кабинете у него ни плаща, ни резиновых сапог, даже зонтика не завалялось. Впрочем, имелась шляпа, очень модная польская шляпа, которую ему привезла жена этой весной из туристической поездки в Варшаву. Её он надел специально, выходя утром из дома, чтобы не намочить голову под едва заметным утренним дождиком.
«Шляпа, – горько подумал Иван Иванович, – мог бы сообразить: все крупные неприятности начинаются с малого. Как теперь до дому добираться?»
Судя по тому, что Иван Иванович увидел для себя проблему в ливне, шумящем за окнами, жизнь его была великолепно устроена и проходила без каких-либо серьёзных потрясений. Такой взрослый, обстоятельный и солидный мужчина, за которым есть, кому ухаживать и решать все бытовые проблемы. Подобие маменькиного сынка, лет сорока. Но это было поверхностным наблюдением. Человек, подумавший так об Иване Ивановиче, сильно ошибался и, как следствие, мог попасть при общении с ним в неловкое положение. Если не больше.
В жизни Иван Иванович был человеком решительным и жёстким, временами даже чересчур жёстким. Работа обязывает быть не просто жёстким, но и жестоким. Беспощадно, калёным железом… со всей этой шушерой: врагами партии и народа. Он часто жалел, что родился не в средние века при царящей и вездесущей святой инквизиции… Вот уж кто действительно не церемонился с врагами и по-настоящему, по взрослому калёным железом выжигали всю нечисть.
«Из меня бы получился очень даже неплохой инквизитор! Куда там Великому Инквизитору, в подмастерьях ходил бы, – частенько думал про себя Иван Иванович. Впрочем, тут же одёргивал себя: – Инквизиция потому сдала свои позиции и спасовала, что не было у неё единственно правильного марксистко-ленинского учения. Мы же сегодня вооружены этим великим знанием и потому проиграть нашу святую борьбу за дело народа не можем!»
Иван Иванович принадлежал тому поколению, которое с лихвой хлебнуло тяготы послевоенной жизни. Хотя самому Иван Ивановичу здорово повезло: на фронт, он стремился, как и все его ровесники, с первых дней войны, но на передовой оказался только весной сорок пятого, после училища лейтенантом. Успел к штурму Берлина, но в город не попал: полк, в который его направили взводным, обходил столицу врага с юга, вторым эшелоном, когда пришло известие о штурме Рейхстага и Победе. Правда через три дня их корпус развернули в направление Праги, где после стремительного марша ему и пришлось повоевать. Совсем не много – пару дней. Но и этого ему, необстрелянному мальчишке, хватило с лихвой.
Именно там он получил свой единственный боевой орден «Отечественной войны», да ещё из рук командующего армией. Тогда же его приняли в партию, заметили и выдвинули на должность батальонного комиссара. Хотя не столько заметили, сколько опять же повезло, если так можно выразиться: батальонный комиссар и его заместитель погибли в уличных боях, и назначать на освободившуюся должность было просто некого.
Двигаясь по партийной линии в армии, Иван Иванович служил при штабах, отвечая за морально-политическую подготовку солдат и младших офицеров. И вот тут он нашёл своё призвание! Разбираясь в личных делах и плотно сотрудничая с органами, он раскрыл несколько заговоров командного состава соединений, где проходила его служба. Руководство увидело в нём перспективного офицера грамотного и преданного. Иван Ивановича стали направлять в наиболее слабые в политическом смысле воинские части. А таких в конце сороковых было не так уж и мало. Офицеры, прошедшие с боями пол-Европы и видевшие своими глазами как люди жили в освобождаемых ими странах, стали задумываться о своей жизни. И роль политических работников резко возросла.
Его звёздный час наступил в шестидесятых. В шестьдесят первом был направлен для усиления идеологической линии в группу войск, стоявших в Берлине. Где на политзанятиях провёл неожиданную параллель между строящейся берлинской стеной и великой китайской стеной. Дескать, просвещённый социалистический лагерь, окружённый враждебно настроенным хищным капиталистическим миром, вынужден возводить стену разделившую город на две части, чтобы защитить форпост социализма. Так же как китайский народ защищался от орд кочевников, с севера совершавших набеги на земли мирных китайцев. И хотя Китай уже как несколько лет не был братским народом, и советская доктрина относила правящий режим этой страны к враждебному, инициатива Иван Ивановича была замечена и одобрена руководством. Подающего надежды офицера направили в Военно-политическую академию, которую он окончил с отличием в шестьдесят шестом. Там же, в Москве он женился. Причём не на дочке, какого-нибудь своего начальника или генерала, а на обычной девушке. К тому же сироте.
В шестьдесят восьмом ему вновь довелось побывать в Праге. Как и в сорок пятом, он въехал в город на танке. Правда, потерь среди личного состава было гораздо меньше, но морально было намного тяжелее. Работы с чешскими товарищами навалилось по горло, и Иван Иванович не спал сутками. Как и в конце войны, победа пришла быстро. Иван Иванович по праву гордился пражскими событиями августа шестьдесят восьмого, не без оснований полагая, что в этой победе есть и его заслуга.
