"Неужели навсегда отринул Господь,
и не будет более благоволить?
Неужели навсегда престала милость Его,
и пресеклось слово Его в род и род?
Неужели Бог забыл миловать?
Неужели во гневе затворил щедроты Свои?
И сказал я: «вот мое горе
– изменение десницы Всевышнего."
(Пс.76:8-11)
Вопрос, на который (пока существует время) нет ответа, но на него невозможно не искать ответа. Неужели мало спасающихся? "Где смерть твоё жало? Где ад твоя победа?" – говорят апостол Павел и пророк Осия. Неужели возможен дерзкий ответ из бездны: "Большинство чад Божиих навеки тут, со мною! Вот моя победа!"? Да не будет!
Мучительная антиномия христианства – любовь ко всем людям и идея спасения только "малого стада", "много званных, но мало избранных", – создаёт тем самым его важный нерв ("всё премудростью устроил Ты"!): Церковь, собрание немногих избранных, не может, однако, замкнуться в себе, в самоуспокоенности обетованными немыслимыми благами; она послана в погибающий мир, чтобы быть "светом миру". "Не любите мира…", но "так возлюбил Бог мир, что послал Сына Своего Единородного". (Эту и другие великолепные антиномии христианства подмечает С.И.Фудель в книге «У стен Церкви»: «Очень нужно понять, что христианское отречение от мира не только не есть отречение от любви к миру, но, наоборот, – ее первое истинное утверждение.»)
В святоотеческой литературе вопрос о соотношении спасающихся и погибающих едва ли не самый «безответный», – точнее, ответы на него звучат почти диаметрально противоположенные – в то время как по многим другим вопросам отцы, напротив, поражают единомыслием, несмотря на то что писали, зачастую, в разные эпохи и на разных языках… Попробуем исследовать немного этот вопрос. Для начала, один из самых авторитетных отцов Церкви – свт. Григорий Нисский – отвечает почти невероятно для православной традиции: спасутся все.
1.1 Свт. Григорий Нисский говорит следующее: "Но порок не столько могуществен, чтобы превозмогать ему добрую силу; и безрассудство естества нашего не выше и не тверже Божественной премудрости. Да и невозможно превратному и изменяемому быть сильнее и постояннее того, что всегда то же и водружено в добре. Совет же Божий всегда и непременно непреложен, а нашей природы превратность не тверда даже и во зле. И непременно всегда движимое, если оно на пути к добру, по беспредельности проходимого дела никогда не прекратит стремления вперед и не найдет никакого конца искомому, достигнув которого могло бы со временем остановиться в движении, а если уклонилось оно в противоположное, то, когда совершит путь порока и достигнет самой крайней меры зла, тогда приснодвижность стремления, по природе своей не находя никакого покоя, как скоро пройдет поприще порока, по необходимости обращает движение к добру. Ибо, так как порок не простирается в беспредельность, но ограничен необходимыми пределами, то по этому самому за пределом зла следует преемство добра; а таким образом, по сказанному, всегдашняя подвижность нашей природы опять наконец возвращается на добрый путь, памятью прежних несчастий уцеломудриваемая не отдаваться снова в плен подобным бедствиям. Поэтому нам снова будет возможно течение на поприще добра, потому что порок по природе своей ограничен необходимыми пределами" ("Об устроении человека", гл.21)
Блестящая логика Григория Нисского о достижении некоего «дна» во зле и необходимого после этого движения вверх находит интересный отклик-параллель через полтора с лишним тысячелетия, в XX веке, у другого греческого святого – Паисия Святогорца: «Знаешь, что делают, когда хотят запустить ракету в космос? Ведут обратный отсчет: “Десять, девять, восемь, семь… один, ноль!» Когда доходят до нуля, ракета стартует. Ты дошел до нуля – теперь полетишь вверх». (Паисий, однако, имеет здесь в виду обращение при земной жизни.)
В некоторых произведениях святителя Григория, однако, можно встретить упоминание о вечности страданий, например: "Внимательны и не шутят стражи врат царствия; они видят душу, имеющую знаки отлучения; как бы узника, который имеет на себе следы зловония и нечистоты темничной, они гонят ее с пути ведущего к блаженству, не дозволяют видеть лики праведных и ангельское веселие. Жалкая же душа много обвиняя тогда себя в неразумии, плача, скорбя и стеня, будучи заключена в мрачное некое место, как бы в затвор, останется там, казнясь нескончаемым и во веки непрекращающимся плачем." ("Против тяготящихся церковными наказаниями")
Однако сочинение это имеет обличительно-наставительный характер, обращено к некоторому духовному чаду свт. Григория, причём чаду настолько строптивому, что Григорий, епископ Нисский, вынужден говорить ему: "не порицай меня по углам"! (Там же). Не использует ли епископ Григорий представление о вечности мук в педагогических целях? Как пишет далее: "Послушен ли кто и удобопреклонен к назиданию? Для него прилично простое и кроткое слово. Упорен ли и необуздан? Для него нужны розги. Что же нам делать, когда розог мы не употребляем? Неужели оставить такого без вразумления? Нет! Но мы при помощи слова дадим ему иной вид, соответственный тому, какой будет нужен. И как кушанье чрез малую прибавку приправ получает противоположный вкус, из горького делаясь сладким, и из сладкого переменяясь в горькое; так и наше слово чрез приложение новых форм, приспособляется к различным нуждам, дабы соответствовать воспитанию каждого." (Там же). Аналогичное «страхом спасайте» встречаются и в его слове «Против ростовщиков».
Кроме того, (и тут исследователь сошлётся на серьёзное исследование) в Православной энциклопедии в статье «Апокатастасис» по поводу особенностей используемой святителем терминологии указано следующее: "Во всех этих случаях он употребляет слова αἰών («век») и αἰώνιος («вечный»), которые, по мнению митр. Макария (Оксиюка), исследовавшего эсхатологическое учение свт. Григория Нисского, означают здесь «чрезвычайно долгую продолжительность». Когда же свт. Григорий размышляет о «вечности в абсолютном смысле», то использует слова ἄπειρος («беспредельный», «бесконечный») и ἀΐδιος («постоянный», «вечный»). С их помощью он описывает, напр., вечность Божественной жизни, Бога как Царя предвечного, Который «будет царствовать вовеки и в вечность» (Исх 15. 18), и т. п. (Макарий (Оксиюк), митр. Эсхатология св. Григория Нисского. К., 1914. М., 1999р. С. 386–387)."
Так, в другом месте свт. Григорий прямо говорит об исцелении даже дьявола: "когда по истечении долгого времени изъято будет из естества зло, ныне к ним примешанное и сроднившееся с ними, поскольку совершится восстановление пребывающих ныне во зле в первоначальное состояние, единогласное воздастся благодарение всей твари и всех, претерпевших мучение при очищении, и даже не имевших нужды в начале очищения. Это и подобное этому преподает великое таинство Божия вочеловечения. Ибо тем самым, что приобщился человечеству, приняв на себя все свойственное естеству: рождение, воспитание, возрастание, и дошедши даже до смерти, совершил Он все сказанное прежде, и человека освободя от порока, и врачуя самого изобретателя порока." ("Большое огласительное слово", гл.26)
