Когда-то цыганка нагадала мне перемену хода всей моей жизни в среднем возрасте самым что ни на есть серьезным испытанием. Может, это оно?
1
«Именем Российской Федерации…финансовые претензии Истца городской апелляционный суд Санкт-Петербурга постановляет отклонить!» Судья зачитала немногочисленным присутствующим вынесенный ею оправдательный приговор, коим наконец закончилась почти двухлетняя борьба довольно знаменитого в недавнем прошлом телекрасавчика Майкла с некоей коллекторской фирмой аж за полтора миллиона рублей, которые якобы взял в одном банке в кредит его лучший друг Эдвин, именуемый забавным прозвищем Медвежонок, а в простонародье просто Медви, иногда Медвеж, реже Медвежон, а на самом деле средства нахально украл бывший сотрудник филиала этого самого банка по фамилии Семенов, следы которого давно затерялись где-то на удаленном от цивилизации острове Бали. Банк, как это было принято, давно уже перепродал безнадежное дело полубандитской коллекторской фирме, и та накрутила на нем бешеные проценты. Майкл как телевизионщик был информирован об ужасах, которые позволено творить коллекторам, и слегка трепетал. Его друг мучился ужасно. Но… они с Медви, сами не ожидая того, победили. А все потому что лапки не складывали… Майклу на ум пришла его жизнь до злополучного суда: безумные переживания во время прямых эфиров, бессонные ночи монтажей, гламурный отдых в Ницце, где его друзья прошлым летом купили дом с видом, бесплатно прилагающиеся к этому Сен-Тропез, Монте-Карло и Канны… Неужели это все с ним? Примерочные нескончаемых бутиков, точеная фигура в зеркале и новые шмотки! Безумно весело и так же безумно глупо! Но все же… Неужели все плохое кончилось? Неужели можно вновь понаслаждаться жизнью? Ведь после черной полосы всегда наступает белая! Дома Майкла ждал ростовой букет белой садовой сирени, который Медви украдкой от озлобленных старух нарвал ему в благодарность во дворе, благо, что этих цветов в то лето было полным-полно. Прямо целый куст! По холостяцкой квартире плыл густой аромат. «Эх, теперь только и пожить!» – довольный Майкл накинул на тело тончайший шелковый халат, плеснул в свой бокал розового вина, расслабился на диване и принялся названивать в Израиль, откуда его бывшая одноклассница уже много лет никак не могла собраться и приехать в гости на свою бывшую же родину. На этот раз она внезапно согласилась. На горизонте все отчетливее обозначались и его собственные поездки – и в вышеупомянутый Израиль, и даже – повторно – в экзотическую Ниццу.
2
Жизнь обещала быть беззаботной и беспроблемной! Майкла слегка беспокоили собственные и довольно глупые амбиции признанной, но слегка подзабытой телевизионной знаменитости. Всю жизнь он с переменным успехом пытался сделаться телезвездой, получая искреннее удовольствие от самого себя. Три десятка лет он брал бесконечные интервью, снимал и монтировал сюжеты, бывали и прямые эфиры. Чтобы придать этому времяпрепровождению хоть какой-нибудь смысл, Майкл все свои беседы превращал в литературу. Романы – тоже. Дам он любил часто и жадно, переходя из одних объятий в другие, хотя так и не встретил свою судьбу, впрочем, он собирался сделать это в ближайшее время, так как все еще выглядел лет на пятнадцать моложе собственного возраста. Его утешали выпущенные им книги, занимавшие отдельную полку. «Детей у меня нет, но какой-никакой след после меня уже останется! Если, конечно, мои книги хоть кому-нибудь нужны!» – гордился он. Жизнь удалась! А вскоре для него настал поистине страшный день, надолго сравнявший Майкла с читателями, зрителями, да просто со всеми обыкновенными людьми. Планы изменились все и сразу. До сих пор Майкл считал себя практически здоровым. Обследовался регулярно. Ничего тяжелее гастрита с ним не приключалось. И вдруг баловня судьбы внезапно накрыл серьезный инсульт. Стволовой, ишемический, и, как выяснилось впоследствии, обширнейший. Ну ничего себе! 2/3 пациентов с таким диагнозом, к сожалению, погибали. Это было абсолютно неожиданно, как трансатлантический суперлайнер, на полном ходу врезающийся в ледяную стену айсберга. Сам Медви воспринимал Майкла как красавца-оленя, сбежавшего из фойе близлежащего аквапарка – еще вчера он быстро и так горделиво скакал по искусственному покрытию ледяного склона, пренебрегая опасностью, размахивая обрывками сверкающих гирлянд, зацепившимися в его рогах, всячески красуясь и любуясь собой – и вот он уже беспомощно летит вниз, поскользнувшись на самом краю… Наутро Майкл уже лежал посреди палаты реанимации неврологического отделения и, воспринимая окружающее лишь на слух, так как временно повредился зрением, тупо, но при этом совершенно серьезно пытался понять: «Для чего больных тут складывают друг на друга? Места им, что ли, не хватает? И почему все врачи и медбратья вокруг пьяные? Ведь Новый год был уже целых пять дней назад!» Майкл опасался напрасно – в реанимации никто и не думал пить. И штабелировать больных. Майклу вообще многое тогда казалось: например, что кто-то вырезал у него из головы целый сектор, как ломтик торта к новогоднему столу. Такой вкусный-превкусный грушевый торт. Который, оказывается, до той поры управлял массой процессов, происходящих в его организме. И в один момент перестал. Чудодейственные лекарства под названием «нейропротекторы», которые могли это затормозить, ученые еще только собирались изобрести. «Ну почему – думал Майкл – Мы так слабо информированы?» До наступления всех этих неприятностей он ни о чем таком даже не слышал. Иначе – уж поверьте – постарался бы этого избежать. Откуда взялась эта напасть? Врачи утверждали, что его сердце всего лишь на секунду остановилось – вот тромб и оторвался.
Когда Майкл наконец покинул отделение реанимации и переехал на реабилитацию, первым, кого к нему пустили, был Медви. «Очень они похожи, наверное, брат!» – подумала медсестра. Майкл схватил друга за руку изо всех оставшихся сил. Наконец-то! Как же долго ему пришлось ждать! Ему представлялось, что друг может взять его за руку и вытащить из всей этой истории! Может! Но говорить Майкл ничего не мог. Из глаз его лились тяжелые бурные слезы оказавшегося таким внезапным горя. Медви со своей стороны понимал, что его слова бессильны что-то изменить. Он тоже сжимал руки Майкла и тоже плакал. Тяжко, безутешно… Что же теперь будет?
3
Майкл привык просыпаться в шесть утра от укола в живот. Вскоре он уже недоуменно вспоминал: а что, бывает иначе? Майкл не сразу догадался, что этот страшный недуг – не что иное, как отложенный почти на два десятка лет результат его ночной встречи с пьяными солдатами. Его тогда били сильно, долго, не стесняясь, по голове. Каждый удар – как копыто лошади. Безумного мустанга. И вот вам результат. Сотрясение мозга, несколько пластических операций, нарушение кровообращения… Многочисленные и присущие лишь телеведущему Майклу голоса, интонации, походки и пластика в одночасье куда-то исчезли, уступив место неведомым для него доселе запахам. «А все потому, что я больше не курю! Нос заработал! Но главное, что обаяние при мне. Да, впрочем, кому оно теперь нужно?» – думал бедняга. Про него всегда говорили «умеет одеваться!» Знал ли Майкл, насколько буквальным для него окажется значение этой фразы? «Умеет одеваться!» И это – не про последние коллекции лучших модельеров мира. Про носки, трусы, футболку. Попробуйте надеть их одной рукой! Одна мысль о самоубийстве казалась ему греховной, но цену выражению «жить надоело» он теперь знал прекрасно. Майкл обожал ночь, ведь во сне, под покровом темноты, его недуг временно прекращал существовать! А утром все начиналось снова… Майкл просыпался ни свет, ни заря, и, отчаянно скрипя больничной кроватью, заново прокручивал в голове события последних месяцев. Имея аж сорокалетний стаж курильщика, он по многочисленным просьбам врачей рискнул завязать, и это было довольно рискованно в ситуации, когда его со всех сторон стали атаковать вкуснейшими французскими эклерами – их ему понесли со всех концов города многочисленные знакомцы! Итог – огромный зад. А как же его точеная фигура? Опять бесконечные ходунки и бегунки? Впрочем, Майкла это не пугало. «В моей судьбе все страшное уже случилось!» – шутил он. Приятели поражались, да он и сам удивлялся своему невесть откуда взявшемуся упорству и силе духа. Хотя ленив он был по-прежнему беспредельно.
