– Именем Подземных рек и Всемирного Червя, от которого мы все произошли и в лоно которого вернёмся, прошу тебя, восстань! Встань на полную Луну, чтобы до следующей ходить среди живых и не быть ими узнанной.
Слова доносились до Миджины сквозь ватную пелену и казались песней, слагаемой по кому-то другому. Может, этот мужчина-певец потерял возлюбленную и теперь пытается достучаться до неё там, откуда нет возврату?
И душа потянулась за песней как нитка за иголкой. Слово за слово, стежок за стежком, песня привязывала Миджину к полотну жизни. Увлекала её ароматом свежей листвы и сладких ягод, издревле растущих на старых кладбищах.
Никто их не срывал и не пробовал, потому как дурман в земле с торчащими, обломанными временем надгробиями, напоминающими гнилые зубы чудовища, такой, что после ничего в мире не будет столь же сладким, как вкус дикой рябины или черники.
Разум помутится, такой человек становится вроде кладбищенского сидельца – не в силах уйти далеко, ходит среди могил, то и дело присаживаясь у каждой, и, бессмысленным взором уставившись на таблички, шевелит губами, словно читает имена, как молитвы.
– Встань по моей воле и по воле Создателя!
Веки разлепились, но перед глазами всё так же было темно.
Однако тьма перестала быть непроницаемой завесой, теперь Миджина ощутила себя в тесном ящике, и страх сковал горло. Кричать бы, да голос не вернулся, вместо него из груди вырывались слабые хрипы. Тонкие, как у дядюшки, когда он засиживался в трактире до утра, а потом шёл в поле и валялся в росе, чтобы изгнать хмель.
Сколько так она пробудет здесь, кто она вообще? Миджина прислушалась и затаилась.
Каким-то внутренним чутьём поняла, что вскоре окажется нос к носу со своим спасителем.
– Так, кто тут у нас? – голосом старого ворона спросил мужчина, и в глаза Миджины ударил свет фонаря.
Она попыталась зажмуриться и закрыться от него руками, но он проникал даже во внутренности, причиняя боль, сравнимую с вонзанием иголок в живот.
– Шельма, да ещё и рыжая, – пробормотал мужчина.
Миджина расслышала, хотя, кажется, спаситель говорил на незнакомом наречии. Старом, давно забытом, его и использовали только Тёмные Маги да…
– Будем знакомы, Салбатор де Торес. Некромант.
Миджина вжалась в подушку, на которой лежала и затихла. Вот уж послала нелёгкая спасителя! С некромантами даже здороваться опасно, прокляты они. Как и их создания.
Сейчас заговорит с некромантом, и всё, домой дорогу не найдёт. А кстати, где её дом?
– Я Миджина. А дальше… не помню.
– Вот и хорошо. Вставай. Нам пора в путь.
Миджина ослушаться не посмела и отняла руки от лица. Открывать глаза было по-прежнему больно. Сколько она так пролежала? И почему здесь оказалась? Ответы наверняка были известны её спасителю.
Раз уж она всё равно заговорила с ним, то и дальше отмалчиваться смысла нет. Только разузнает, куда ей идти, и побредёт до дому. В памяти сразу всплыл образ красивой белокаменной усадьбы, чьи колоны увиты розовым плющом.
– У меня ноги слабые, – пробормотала Миджина, но от руки, протянутой незнакомцем, не отказалась. Сидеть в гробу – то ещё удовольствие. Наверное, похоронили по ошибке, если бы не этот домин де Торес, она бы и задохнулась в земле.
От этой мысли в груди стало холодно, но страх был каким-то далёким, нездешним. Так опасаются потери урожая, когда закрома полны зерна. Обидно потерять имущество, но с голоду не помрёшь.
– Сейчас привыкнешь, сразу силу почуешь, – вздохнул седовласый странник в широкополой шляпе и с волосами, доходящими до плеч, а потом уселся на соседнее надгробие, выполненное в виде треснувшего круга с посаженными в центре алыми цветами. Маки – символы тех, кто ушёл до срока.
Миджина за себя порадовалась. Память понемногу возвращалась, так она и фамилию свою вспомнит.
– Шербан, – подал голос некромант, глаз которого Миджина так и не видела. – Ты дочь купца первой гильдии, должна была замуж выйти третьего дня как. Стала жертвой убивца и была похоронена здесь, в стороне от Главного тракта.
Миджина не поверила. Врёт старик! Опутать её хочет, чтобы поддалась сказкам. Фамилию, однако, он назвал правильную, слово отозвалось в памяти смутным образом искусственного прудика, который маменька приказала вырыть в саду, когда она родилась.
– Мне домой надо, —произнесла она сиплым голосом, почувствовав, что может шевелить пальцами ног. – Меня ищут.
– Иди! – крякнул незнакомец. Оказалось, что смеётся. Лицо у него было худое, но гладковыбритое, а волосы серебрились, будто выкрашенные, и вились ухоженными кудрями. Такого оттенка у смертных не бывает. У тех, кого она знала раньше. – Ты себя видела? На человека не похожа. Кол в сердце тебе вгонят, и делов-то!
Он говорил так спокойно, что вот тут-то Миджина и вздрогнула по-настоящему. Не врёт, это сразу понятно. В этом не врёт, и в остальном, значит, правду говорит.
– Я сейчас докурю и пойду, – хмыкнул некромант и посмотрел на Луну, спрятавшуюся среди туч. – А ты оставайся. Ешь лягушек, червей, потому как к пище людей у тебя отвращение, пей из грязной лужи, пока не сдохнешь снова. А мне некогда сопли нежити подтирать. У самого дел по горло.
И с решительным видом, вытряхнув пепел из трубки на землю, да растерев её носком кожаного сапога, старик поднялся и взял заплечную сумку.
– Ты и при жизни, видать, бесполезной куклой была.
Лицо Миджины горело, как от звонких пощёчин. Ей вспомнилось, как нянька отвешивала ей их в детской за малейшее непослушание, пока не видят родители. В глазах дородной женщины Миджина с детства видела лишь ненависть, а когда та истощалась – пустоту.
У няньки забрали её дитя, чтобы она выкормила дочь купчихи, и то померло от голода где-то в дальней деревни у родичей.
Те, наверное, не шибко и следили. Своих ртов навалом. Жизнь в Лесном краю жестока и коротка. Но не у всех.
– Погодите! – Миджина так громко вскрикнула, видя, что некромант уходит, что даже пошатнулась. А вороны на деревьях разом замолкли. Тишина стала почти могильной. – Я хочу с вами.
Некромант ничего не ответил. Повернулся, снова посмотрел на небо, на котором вновь царственно выплыла полная Луна, и махнул рукой. Миджина, подобрав юбки светлого платья, богатого, украшенного кружевами и жемчугом, припустила следом.
Она старалась смотреть под ноги, чтобы не упасть ненароком. Силы пока не вернулись, девушка чувствовала себя куклой на тонких ниточках, которые вверху кто-то основательно перепутал, и теперь размалёванная деревяшка не могла и шагу ступить, чтобы не вызвать со стороны взрыв смеха своей неуклюжестью.
Только Миджине было не до смеха. Но это ничего, домин де Торес, его имя она запомнила так чётко, что сама себе удивлялась, поможет.
