– Ой, это вы?! А это я… вам сегодня снилась…
Нет, я не собиралась произносить эти слова, честное слово! Всё получилось совершенно неожиданно – не только для застывшего передо мной человека, секунду назад выскочившего из подворотни, но и для меня самой.
– Я не понял…
Он нахмурился, вгляделся в моё лицо, скудно освещаемое фонарём, и помрачнел ещё больше. Узнал! – поняла я.
– Вы только не пугайтесь, пожалуйста! Понимаете, всё дело в том, что…
И вот тут произошло то, что напугало меня саму. Он вдруг схватил меня за руку – крепко, не вырвешься! – и потащил туда, откуда появился минуту назад. В чёрную пасть подворотни без единого намёка на свет.
– Ой, – пискнула я, с детства боящаяся темноты до судорог. – Куда вы меня тащ-щ-щ…
– Чш-ш-ш, – таким страшным голосом прошипел он, что все слова разом улетучились из моего рта, оставив после себя тягучую тошнотворную горечь. И только где-то далеко билась в моей голове слабая мысль: «Сама виновата, сама. Сама-а-а…»
Мрак гулких сводов сменился лёгким просветом незнакомого двора. Прямо перед нами моргала тусклая лампочка, нехотя освещавшая единственный подъезд чужого дома. Впрочем, для моего спутника этот дом чужим уж точно не был – уверенно направился он к двери, и так же уверенно щёлкнул замок под его пальцами, открываясь.
– Послушайте… – попыталась было дёрнуться я, но безуспешно. Его хватка была сродни неумолимым тискам на запястьях приговорённого к пыткам.
Путь наверх показался мне бесконечным.
Ярко-красное пятно дверной обивки смешалось с кровавыми брызгами гнева в моих глазах.
Тяжёлая дверь, в которую меня бесцеремонно втолкнули, впечаталась мне в спину, заставив с криком негодования пролететь через мрачное помещение прихожей и приземлиться на пороге – на пороге между светом и темнотой.
Свет и темнота. Добро и зло. Сон и явь…
– Ну, чего расселась, убогая? Шевели отростками!
– Сам ты отросток, малохольный! – огрызнулась я, но его приказу последовала и, с трудом поднявшись на ноги, проковыляла пару метров вперёд.
– Поговори у меня!
Впрочем, в голосе похитителя особой угрозы мне не услышалось. Усталость – да. Возможно даже – лёгкая растерянность. Но не та, что вызывает в человеке агрессию.
Я огляделась, стараясь не встречаться с ним глазами.
Комната, в которой я очутилась не по своей воле, ничем не отличалась от обычных жилых помещений, виденных мной сто тысяч раз, кроме одного, но весьма существенного факта – она была мне знакома! Каждой деталью своей, каждой чёрточкой, каждым изгибом пространства… И ковёр этот на полу ярко-синего цвета, и белый бумажный светильник, похожий на спящий цветок лотоса, и накрытое клетчатым пледом кресло-качалка, и высокий книжный шкаф, и даже диван с изогнутой деревянной спинкой… Диван почему-то потряс меня особенно. Как будто не раз я уютно дремала в его плюшевых объятиях, или мирно читала, обхватив руками ноги, или просто довольно мурлыкала, уткнувшись носом в горячее плечо того, кто…
– Ну! – жёстко вывели меня из хаоса мыслей. – Кто ты такая?
– Я? – я помотала головой, надеясь восстановить прежнее спокойствие. В ушах тоненько зазвенело. – Я Софья.
– Твоё имя меня не интересует!
– Почему? Ведь всё дело как раз в имени…
– В каком это смысле? – Он переступил с ноги на ногу, а затем решительно взгромоздился на стул задом наперёд и обхватил руками высокую спинку. – Сядь, не маячь перед глазами!
Я помедлила, выбирая между креслом и диваном, и всё же опустилась на диван, сев на самый его краешек. Знакомые ощущения, но об этом сейчас думать не стоило.
– Понимаете… Вот если бы я была Светой, к примеру, или какой-нибудь там Зинкой, всё было бы иначе. Нет, ничего бы, наверное, не было вообще!
– Чего бы не было? – он помолчал, внимательно всматриваясь в моё лицо. Затем сказал, словно через силу: – И всё-таки это ты.
– Я, – вздохнула я. И пожала плечами – мол, что поделать, если поделать нечего, если как ни крути и ни рассматривай всё через самое огромное увеличительное стекло, ничего не изменится… Беременность сама не рассосётся, как сказала бы моя бабка, придётся рожать.
Придётся…
– Кофе хочешь? – неожиданно спросил он, и я, вздрогнув, быстро кивнула. Хотя кофе в такое позднее время я не пила. Никогда!
Он вскочил.
– Тогда идём.
– Да я лучше здесь подожду…
– Шагай, я сказал.
Он пропустил меня вперёд, и, спотыкаясь, я направилась в сторону кухни, интуитивно (?!) почувствовав, за каким из поворотов она скрывается.
– Сядь и не двигайся.
– Давайте я сама… сварю.
– Давай ты помолчишь! – поморщился он, словно от какой-то боли, и тут только, кинув на него более долгий взгляд, чем прежде, я заметила косую красную линию, спускающуюся с его скулы к шее. Рана явно была свежей, уж я-то в таких вещах понимаю. И это понимание подтолкнуло меня к следующим действиям, совершённым абсолютно автоматически.
– Эй, ты куда?!
Прежде чем он успел подскочить ко мне, я уже достала из верхнего ящичка настенного шкафа белый пластиковый флакон и упаковку салфеток.
– У вас кровь, я обработаю рану, – мягко, но решительно сказала я.
– Ты… – мои руки были крепко перехвачены твёрдыми сухими пальцами, а в лицо уставился немигающий взгляд карих глаз.
– У вас кровь, – повторила я терпеливо. – Нужно продезинфицировать, чтобы не было заражения, понимаете?
Схватка взглядов продолжалась минуту, не меньше. Наконец он нехотя разжал пальцы, а я невозмутимо отвинтила крышечку, брызнула перекисью водорода на салфетку и промокнула рану. Испытание он выдержал с честью, даже не дёрнулся, только глаза стали ещё темнее.
– Неудачно побрился… – произнёс он слегка неуверенно, хотя никаких пояснений от него я не ждала.
Я молча кивнула. Охота держать меня за дурочку – пожалуйста. В сущности, мне плевать на его причины говорить неправду, сегодня я здесь, а завтра забуду об этом нелюбезном типе навсегда.
– Сядьте, я сама сварю кофе.
– Ладно, валяй, – в его голосе я услышала даже некое любопытство.
Он опустился на табуретку, а я принялась за готовку, ни на миг не забывая об устремлённом на меня неусыпном взгляде. Руки действовали словно сами по себе, в голове же возникали, кадр за кадром, фрагменты сегодняшнего сна. Я видела чёрные следы на снежной тропинке, тёмно-вишнёвый бокал с тонким золотистым ободком и лёгкую дымку облака на горизонте. И звуки – звуки песни кружились не умолкая, задавая пронзительно-печальный тон всему сюжету.
– Откуда ты знаешь…
– Что? – вынырнула я в действительность.
– Что я люблю кофе с корицей?
Я лишь пожала плечами, усаживаясь напротив него. А правда – откуда я знаю?
– Просто я тоже люблю с корицей, вот и сделала… автоматически.
– Ты, похоже, не только кофе автоматически делала… – он изучающе всматривался в моё лицо.
