Деревня Ютеша в тридцать два крестьянских двора стояла на возвышенности, в ста шагах от заливных лугов, вытянувшихся вдоль Оки. Все дома этого однорядного поселения были ориентированы строго на юг, где лучи солнца давали больше света и тепла. Из окон хорошо просматривались угодья, обрабатываемые крестьянами.
С запада к деревне вплотную прижимался густой лес. Оттуда на луга нередко выходили лоси, а зимой появлялись стаи голодных волков. Они заунывно и устрашающе выли в унисон метели. В такие минуты в селении яростно лаяли собаки и тревожно ржали лошади. Лес пугал людей и кормил их, изобиловал живностью, грибами, ягодами. Он же служил и поставщиком стройматериала. Каждый год в Ютеше поднимались два-три новых дома.
В семьях подрастали дети, женились, обзаводились своим собственным хозяйством. На юге, за двумя прудами, большим и малым, раскинулись пашни, ближе к лесу – пастбища. На востоке овраг, по которому из дальних лесов бежала мелкая, не широкая, но быстрая и чистая речка Мока. Никто не помнил, откуда произошло это название, да и ладно. Невдалеке виднелись кресты деревенского погоста.
Через мосток и по склонам оврага шла дорога к соседнему селу Сарда, довольно крупному, более пятидесяти дворов. Там церковь, трактир и даже больница, построенная всем миром.
В ней служил один-единственный доктор, который предпочел вольность сельской жизни каменной тесноте города. Крестьяне обращались к нему только в самых крайних случаях, чаще тогда, когда и помочь уже никто не мог. Они куда чаще прибегали к дедовским методам и занимались самолечением.
Места красивые, рядом большая река, озера с прудами, луга и лес. А вот почва песчаная. Но если не случалась засуха, то урожай по дворам собирали неплохой.
Крестьяне сеяли рожь, которая не требовала многократной вспашки под посев, а убирать ее можно было до выпадения первого снега. Овес был необходим для корма лошадей, а его продажа являлась главным источником денежных средств. Ячмень давал хоть и невысокий, но гарантированный урожай, позволяющий избежать голода. На полях возделывались просо, гречиха, конопля, лен, сахарная свекла, картофель, махорка. В огородах росли огурцы, лук, капуста, репа.
В общем, крестьяне жили со своего хозяйства в полном смысле этого слова. Редкий двор в Ютеше не имел своей лошаденки, пусть и захудалой, и кур. У сельчан побогаче в хозяйстве имелись коровы и овцы.
Жили общиной, главные решения принимали на сходах, собираемых деревенским старостой. По-свойски, по-родственному, поддерживали друг друга и тех сельчан, которые по причине болезней, старости, вдовства или многодетности не могли обойтись без помощи. Всем миром строили дома погорельцам, делились с ними продуктами. Одним словом, люди жили в Ютеше точно так же, как и в других деревнях и селах всей среднерусской полосы.
Теплым майским вечером 1868 года на завалинке устроились Никола Грудов и Илья Колбин. Свояки. Их жены были родными сестрами. Мужики по давней привычке после нелегкого рабочего дня присели отдохнуть, поговорить, на деревню посмотреть да детишек по времени домой с улицы отправить.
– Слыхал я, Никола, в Сарды спички завезли из города, – начал разговор Колбин.
– Эка новость! Ванька Теляй из города керосину да лампу привез. Вчера ходил к нему, глядел. Зажег фитиль, в избе светло как днем стало. Это не лучины палить!..
– Баловство те лампы, Никола. Не дай бог, случаем задеть да опрокинуть ее. Оглянуться не успеешь, как изба огнем возьмется. Покуда детишек вытащишь, она и сгорит. А с ней и овин, и гумно. Останешься в одних портах. Нет, лучина надежней. Да и зачем дома свет? Летом и так ночи коротки, а зимой в темноте спать надобно. – Он улыбнулся и добавил: – Да детей строгать. Самое время. И потом, керосин, он ведь денег стоит. А где их на все набраться, когда семью кормить, поить да одевать надо, опять-таки скотину держать, инструмент справить. Я в этом году соху заменил. Иначе сейчас пришлось бы на люди идти и просить. А какой же ты хозяин, коли свое добро в порядке держать не можешь?
– Да я ничего, Илья, сказал просто.
– Ну и ладно. А чего это сюда Матрена Белова бежит?
– Кто ж ее знает. Муженек, староста Кирьян, куда-то послал.
– Нет, видать, случилось что.
– Да вроде все тихо, спокойно. Дыма нет, скотина не беспокоится. Вон кот посреди улицы в пыль завалился. Животное беду заранее чует.
Женщина лет тридцати в клетчатой поневе и лаптях подбежала к мужикам.
– Что случилось-то, Матрена? – поинтересовался Колбин.
– Кажись, дед Ефрем помирает, – выдохнув, ответила Матрена.
– Да ты что? – удивился Грудов. – Я Ефрема третьего дня видел у дома его младшего сына. Дед ругал Лешку за то, что изгородь покосилась. Старики-то недавно, в прошлом году, им с Катериной избу подняли.
– Вот третьего дня и захворал дед. Как от сыночка своего непутевого возвратился. Забрался на печь, не ел, не пил, ни с кем не разговаривал.
– А чего ты сюда прибежала?
Матрена поправила сбившийся платок и ответила:
– Так к твоей, Никола, жене.
– Зачем она тебе?
– Бабка Анна думает, что сглазили ее старика, а твоя супружница по части снятия порчи разной первая баба на деревне после ее покойной матери Анюты, которая и передала ей тот дар.
Бабка Анюта, мать Ольги и Анастасии, жен Грудова и Колбина, считалась в округе знахаркой, большой умелицей снимать сглаз и порчу. После смерти матери Ольга продолжила ее дело. Анастасии же подобный дар передан не был. Так считали люди, верили в это.
– В избе Ольга, где ж ей еще быть.
– Рыбановы просили, чтоб она посмотрела старика.
– Ну, если просили, пусть идет да смотрит.
Матрена пробежала в избу и вскоре вышла оттуда с Ольгой Грудовой.
– Надо деда Ефрема посмотреть, Николай, – обратилась та к мужу.
– Иди.
– А ты Петьку домой загони, гляди, что чертенок удумал.
Жена побежала с Матреной к дому Рыбановых, а Николай посмотрел на сына, которому в прошлом месяце исполнилось пять лет. Тот хищно, крадучись, подбирался к коту, дремавшему в пыли.
– Петька! – окликнул его Николай, и мальчонка испуганно присел. – Ты чего это удумал?
Кот очнулся, почуял неладное и в мгновенье скрылся за изгородью.
– А чего это он посреди улицы разлегся, прямо как барин какой?
– Так ты хотел его пнуть?
– Нет! За хвост дернуть. Не любят они этого.
– Давай-ка в избу, а то я тебя сейчас кнутом по заднице!..
Мальчишка метнулся домой.
– Ишь, надумал, стервец, кота за хвост дергать.
Колбин усмехнулся:
– И чего такого? Себя вспомни? Помнишь, как мы мальцами помещичьему коту усы срезали?
– Помню. Но никогда не забуду и то, как нас потом розгами управляющий угостил. Бил, скотина, сильно, не щадя. Сволочной мужичок был. Мелкий, прыщавый и злой, как собака.
