Светло-сиреневый песок слабо светится, а крохотные песчинки рассыпаются в разные стороны, если провести пальцем по холодной песчаной россыпи. Огромное чудовище сидит на пологом берегу и рассеяно водит длинным, острым когтем, рисуя замысловатые узоры. За его спиной морская гладь тихо ластится ленивыми волнами. Чудовище шумно втягивает воздух, издавая утробное урчание на выдохе. Его огромная спина переливается переплетением филигранных ярко-красных узоров – завитков, прямых и ломаных линий, углов геометрических фигур и их невероятных комбинаций. Длинный тонкий хвост нехотя виляет из стороны в сторону. Оно поднимает голову и смотрит на тёмное, чернильно-чёрное небо, неестественно пустое без звезд и луны. Для него нормально, что на небе нет светила, оно к этому привыкло. Но ещё оно знает, что бывает иначе. Бывает совсем по-другому. Есть мир, где все наоборот – небо светится, а земля темная, где есть солнце и луна, где растут деревья, цветы, трава и все населено, все кишит различной жизнью, всех видов, цветов и размеров. Оно знает, где этот мир, оно долго наслаждалось его яркостью, пока не истекло время, и теперь его никак не отпускает мысль о том, что его вселенная тоже может быть такой. Уже давно эта идея мучает его, не давая покоя, терзая его, заставляя невыносимо страдать, бессильно рыча и изводя собственное сознание. Там день сменяется ночью, чтобы снова уступить на закате тьме, и отсюда, из мира, где ночь бесконечна, это кажется издёвкой, глупой шуткой вселенной, чьё чувство юмора оставляет желать лучшего. От этих мыслей тонкие губы расходятся в зверином оскале, обнажая острые, длинные, кинжалообразные зубы, плотно примыкающие друг к другу, которые сверкают жемчугом, отражая тусклый света песка, а кроваво-красные глаза сжимаются до тонких щёлочек. К кому конкретно обращена его злость, оно не знает. Знает лишь, что несправедливость, с которой ему приходиться мириться, жжёт где-то глубоко внутри, зудит где-то там, за сердцем, и зуд этот не унять, не утолить и даже не приглушить. Приходится просто терпеть, из столетия в столетие, в надежде на то, что привычной порядок вещей сломает что-то из ряда вон выходящее.
– Лера… – шепчет оно низким, рокочущим голосом, больше похожим на звериный рык. Услышь его голос человек, и он надолго потерял бы дар речи. Но никто не слышал, не видел его. Некому было испугаться, ведь во всём мире он был совершенно один.
Внезапно мысли его выстроились в ровный ряд, стали четкими, понятными и кристально чистыми. Ему стало ясно, что и как нужно делать. В одно мгновение расплывчатые, размытые очертания обрели форму, и невозможное стало возможным, превращаясь из бесплотной мечты в осязаемое, реальное будущее. Огромные красные глаза распахнулись, а утробное урчание перешло в быстрое дыхание, с фырканьем, присущим большим, тяжелым животным. Но нужна она. Именно она, никто другой не сможет. И теперь, когда появился шанс изменить ход вещей, возможность дотянуться до недоступного становилась лишь вопросом времени и терпения.
Нужно найти Двуликого. Прячется где-то… Ну, не в первый раз уже. Он и раньше находил эту тварь, благо, не особо-то большого оно ума, чтобы хорошо прятаться. От этой мысли огромный рот разъехался в устрашающей улыбке, обнажающей сотни тонких, острых, длинных зубов.
Чудовище поднялось и медленно зашагало по песчаному берегу, на ходу заметая следы, остающиеся на песке от огромных ступней, длинным хвостом.
Теперь, это лишь вопрос времени.
– Это лишь вопрос времени, – говорила Сашка. Тон её был наигранно-успокаивающий, что безумно раздражало. Зачем говорить со мной, как с умирающей? Насколько мне известно, от этого еще никто не умирал. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Я знаю, знаю. Ладно, пойду, займусь оформлением практических работ. По-моему, я напортачила в нескольких местах.
– Ладно, – сказала Сашка. – Позвони, как освободишься. Сходим в кино.
– Конечно. До завтра.
– Ага. До завтра.
Я коснулась кнопки сброса звонка и уставилась на экран. Я долго рассматривала лицо восходящей голливудской звезды, чей портрет служил фоном рабочего стола на моем телефоне. Забавно, но он мне даже не нравится, но почему-то я выбрала именно его фотографию. Наверное, просто немногим лучше, чем пустой экран.
Я рассматривала линии, очерчивающие молодое лицо, и никак не могла понять, чем же мне так не угодили правильные формы и подчеркнутая мужественность. Не знаю, чем. Наверное, просто это не ОН, вот и все. И каждый, кто не является ИМ, будет меня не устраивать. Всегда. До конца моих дней. Я обречена на жизнь старой девы, и главной целью моего существования, будет планирование захвата власти на Земле силами небольшой армии кошек, для чего я начну разводить их в маленькой однокомнатной квартире, где будет множиться моё войско, которое в недалеком будущем поработит планету. И начну я, по традиции, с самых вонючих. Какие из кошек ароматнее других своих представителей? Надо, не побоюсь этого слова, прошерстить интернет…
Я поднялась и прошлепала на кухню. Щелкнула чайник и уставилась в стену над ним, думая, чем занять себя этим вечером. Сашке я бессовестно соврала – нет у меня никаких прорех в оформлении практических. Я вообще сдала их еще на прошлой неделе и получила зачет. Но сказать что-то надо было, а иначе Александра, в своем рвении возродить во мне любовь к жизни, замучила бы меня до смерти. А потом потащила бы остывающий труп на очередной бестолковый фильм в ближайший кинотеатр в надежде, что трупную синюшность кто-нибудь из парней по неопытности примет за аристократическую бледность и соизволит познакомиться со мной. И совершенно бесполезно убеждать ее, что, хоть я и невзрачная, но все же не лишена некоторого обаяния, и время от времени парням все же интересно, как меня зовут, и чем я занимаюсь в свободное время. Сашка же надеется взять количеством – чем больше знакомых, тем больше вероятность, что среди них найдется тот единственный. Математический гений. Да только она не понимает, что нельзя встретить единственного дважды.
Я ничего не говорила ей о Владе. Вообще никому ничего не говорила о сказочной стране и о том, что со мной произошло. Когда я вернулась в реальный мир, было семь утра того же дня, что и когда я легла спать. Я открыла глаза и несколько минут убеждала себя, что все произошедшее было сном. А когда поняла, что не верю не единому своему слову, горько разрыдалась. Меня не было всего три часа. Всего за три часа жизнь моя перевернулась с ног на голову, и, засыпая улыбчивой девчонкой, я проснулась разбитой старухой на грани нервного срыва. Надо ли говорить, что родные, увидев, как я, на ровном месте, без объявления войны, перестала есть, пить и спать, мягко говоря, заволновались. Глядя, как я безудержно худею, кожа вваливается, и под глазами залегают синяки, и единственное, на что я способна, это рыдать на разные голоса, близкие требовали объяснений. Но что я могла им сказать? Расскажи я им всю правду, и меня отправили бы лечиться, и однозначно не в санаторий. Поэтому я ограничилась лишь выжимками, сказав максимум из того, что могла – влюбилась, безответно, безнадежно. Да. Нет. Не знаю. Возможно. Скорее всего, но маловероятно. Нет, он не сволочь и не скотина. Нет, он не поматросил и бросил. Нет, я не беременна.
