В конце лета 1994 года во двор одной их Кубанских станиц вошёл пожилой мужчина и начал расспрашивать двух девчушек, валяющихся в гамаке под деревьями, о хозяевах этого дома. Как зовут, как долго здесь живут? Девчонки убежали за дедушкой. Вышедший навстречу незнакомцу дед Петя, долго всматривался ему в лицо, а затем спросил: «Гриша, ты что ли?» Они обнялись, дедушка повёл незнакомца в глубь двора, на летнюю кухню. Вошедшая туда вслед за ними бабушка Тоня, начала накрывать на стол. Девчонки покрутились недолго у них под ногами и убежали в сад. В саду было интересней.
Георгий был двоюродным братом Петра по линии отца. Во время войны он пропал без вести, и о нём не было никакой информации. После их встречи, в этот дом пришло несколько писем из Чили в период с 1996 по 2003 год. Читая эти письма, решил, что их обязательно нужно публиковать.
Из воспоминаний, разбросанных по этим письмам, постарался собрать единую, последовательную и цельную историю, стараясь как можно реже вносить в неё редакторские правки, дабы не испортить живое общение с автором этих писем.
Santiago, Chile 25. 06. 1996
Дорогие мои незабываемые Тоня и Петя!
Много прошло времени после нашей встречи. Эта встреча, эмоции, радость, грусть и какое-то непонятное для меня состояние подействовало на меня так, что я не смог Вам до сих пор писать. Мысленно писал, я думаю, что каждый день, а сяду за стол, возьму карандаш и не могу писать. Одна мысль перебивает другую, глаза туманятся и только мысленно пронесётся всё что думал сказать или написать и всё… Тогда возьму кассету, поставлю видео, увижу Вас всех, пройдусь с вами вместе по всем местам где мы были, и всё пройдёт до следующего раза.
Со мной, Петя, случилось что-то непонятное. Слишком уж много каких-то душевных не то впечатлений, не то сотрясений получил и, вернувшись в Чили, анализируя всё пережитое, образовалась какая-то пустота. Вспоминал обо всём опять погружаясь в прошлое. Когда я был у Вас и, после встречи, целыми днями тебе всё рассказывал, казалось всё рассказал, но вот сейчас снова пишу всё то, что пришлось пережить. Не знаю зачем. Напишу и успокоюсь. Пишу и пересматриваю свою жизнь мысленно.
Петя! Когда мы были на хуторе, после встречи с бывшим соседом из Новоминской, часто думаю, кто же я? Кто я – отщепенец Родины, причаливший к берегу этой на краю света узкой полоски земли, или такой же как и он, простой сельский парень прошедший длинный, тяжёлый путь: школа, институт, военное училище, формирование бригады, затем корпуса в Заволжье, подготовка, манёвры в Средней Азии, переброска в Новороссийск, бомбёжка эсминца «Бдительный» в море, откуда меня выловили и отправили в госпиталь в Геленджик. Вновь формирование в Геленджике и Кабардинке, погрузка в Новороссийске и прибытие в Севастополь. Осада и падение Севастополя, прорыв ночью с моими артиллеристами и группой моряков линии немцев и уход в леса, в горы, действуя там как партизаны, но избегая контакта с немцами. Атаковали ночью румын и итальянцев, как менее организованных. В Крыму, командование нас бросило на произвол судьбы.
Так длилось несколько месяцев, до зимы. Потом плен. Нас предала одна татарка, которая увидела, где мы остановились на ночь, и привела румын. Ситуация создалась неблагоприятная для нас, мы были в бункере и не смогли открыть огонь. С этого момента началось новое для меня – плен. Румыны передали нас немцам, как партизан. Те дали нам штрафное, особо строгое положение. С этого времени от Балаклавы до Джанкоя нас гнали пешеходом через Бахчисарай, Симферополь. Из Джанкоя нас отправили на большую землю: сначала в Хорол, затем Белая Церковь, Барановичи, Лесная, Владимиро-Волынск, Ченстохов.
Концлагерь был в Польше, в Ченстохово (откуда теперешний папа Римский). Вскоре я там осел в «блоке доходяг». Много было в лагере всякого… знали, что я офицер. Из блока доходяг на работу не гоняли, бесполезно – сил ни у кого уже не было. Выводили утром из барака и усаживали всех на землю у забора до вечера. Почти не кормили, почти не поили, но и не расстреливали. Ждали, пока сами отойдём… А вечером, тех, кто ещё жив, снова в барак загоняли до завтрашнего дня.
В один из вечеров в наш лагерь приехали казаки из Югославии. Так как они были на службе у немцев, то имели немецкую форму. Разместившись, пошли по лагерю земляков среди заключённых искать. Так, несколько из них подошли и к бараку где я был, спрашивают станичников. Хотел послать их по матери, но неожиданно для себя самого выкрикнул название своей станицы, на что один из них сказал: «Та як же, а Северин оттуда». И ушли. Уже вечерело, нужно в бараке место на ночь занять, а я думаю – какой Северин? Кто!?
Тут, Петя, даже не знаю, как тебе описать… Наверное обморок был или что другое, но до сих пор это помню, врезалось в память. Оказался в поле я, у дороги. На меня колонна всадников движется. Когда приблизились, вижу – казаки. Лошади шагом идут по три-четыре в ряд. Колонна длинная, конца и края ей нет… без оружия, растрёпанные, пыльные… лица у многих усталые, равнодушные, но некоторые улыбаются, взглядом провожая – оборачиваются… смотрят на меня с интересом, кивают головой, давай мол с нами, не отставай. Но стою как вкопанный, ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, так ошеломило меня это шествие. А ему и края нет. Голова колонны уже не видна и конца всё нет, до горизонта тянется. И молчат все, вернее – я ничего не слышу, ни храпа лошадиного, ни стука копыт, ни голосов всадников. Уши заложило как от контузии, сплошная вата в голове. Один из них остановился, спрыгнул с лошади, ко мне подошёл. За плечи взял меня, что-то говорит, но я только его губы вижу, а речи – нет. Встряхнул меня, раз – другой… Очнулся в бараке сидя на лавке, толкают меня и слышу называют моё имя. (В лагере нас называли по номерам). С трудом добрался до загороди, где стоял мужчина – это был дядя Яков, брат моего отца (ты должен его помнить). Я назвался (не сразу узнал меня), дядя сказал, что завтра будет говорить с генералом, которому он отделывал кортик, (дядя был известным оружейником) что бы меня взять с собой. На что я заметил: «Я с немцами не пойду». А он мне ответил: «Я тебя и спрашивать не буду, вытащу тебя отсюда, а там как хочешь». И ушёл.
