Глава 1. Мы – дети Победы
Я принадлежу к замечательному поколению людей, поколению детей фронтовиков Великой Отечественной войны, вернувшихся домой с Победой. Сегодня их уже нет с нами, и на школьных вечерах встречи мы поднимаем в память о них фронтовые сто грамм.
В классе было хорошо известно о тех, кто воевал, кто горел в танке, кто прыгал с парашютом из подбитого самолета, кто прятал партизан. Тайком от пап и мам мы приносили в школу их ордена и медали. А у кого-то были только фотографии родителей, которые умерли от ран уже после войны, их воспитывали родственники – бабушки и тетки.
Прошли войну наши учителя, даже учительница французского языка служила переводчиком в русской оккупационной зоне в Берлине.
Все мы жили достаточно бедно. Для многих школьная форма была единственной одеждой. Но мы росли веселыми, умными и талантливыми ребятами, какими и должны были быть, по божьей справедливости, дети, за право рождение которых заплатила своей кровью целая страна.
Взрослые старались не рассказывать нам об ужасах и страданиях войны, о ней мы больше знали из книг и кинофильмов. Даже за праздничным столом разговоров о войне не было. Но немыми свидетелями прокатившейся по нашим местам войны были старые солдатские окопы. Тяжелые бои на Калининском фронте 1942—1943 гг. – героические страницы истории минувшей войны. Искалеченные осколками и пулями, с ветвями, обрубленными снарядами, стояли деревья. Не все они пережили войну, от некоторых остались только обугленные пни и искореженные стволы. Но рядом уже поднималась зеленая поросль. Так и росли они рядом – старое дерево и молодое, которое никогда не видело смерти, разрывов бомб и снарядов. Немецкий язык я не стала учить принципиально.
Жизнь заставила вернуться к теме войны в период государственной гражданской службы в Администрации Тверской области. В начале 2000-х годов мне пришлось работать с представителями неправительственной организации «Народный Союз Германии по уходу за военными могилами» по вопросу немецкого сборного кладбища в городе Ржеве Тверской области. Вопрос захоронения останков немецких солдат и офицеров Второй мировой войны на территории региона, где эсэсовцы сжигали целые деревни с женщинами и детьми, был весьма не прост. Исполнение Соглашения между Правительством Российской Федерации и Правительством Федеративной Республики Германии об уходе за военными могилами в Российской Федерации и в Федеративной Республике Германии от 16 декабря 1992 года откровенно саботировалось, более того, это использовалось как электоральный ход в избирательной кампании 2003 года губернатором области Владимиром Платовым и депутатом Государственной Думы РФ 1—3 созыва Татьяной Астраханкиной (КПРФ).
В этой ситуации глава Представительства Народного Союза Германии, уполномоченный по РФ, Украине и Белоруссии Вольфганг Строек сделал единственно правильный шаг – обращение к общественности. Немцы стали рассказывать о кладбищах советских солдат в Германии, за которыми они тщательно ухаживали. Воинственный атеизм уже уходил в прошлое, шло возрождение христианских ценностей, заповедей милосердия, сострадания и любви к ближнему, поэтому отказ от погребения людей, пусть даже военных противников, был уже не понятен.
Очень быстро откликнулись казаки Центрального казачьего войска. Атаман Отдельского казачьего общества Тверской области Виктор Рыжков был человеком воцерковленным, на личные средства построил храм в селе Игуменка. Их духовником был известный деятель Русской православной церкви, настоятель Ильинского храма села Селихово Конаковского района протоиерей Борис Ничипоров, которого многие из нас считали своей совестью. И вот я присутствую на одной из таких встреч. В перерыве ко мне подходит представитель немецкой стороны и в упор спрашивает, почему я разделяю позицию необходимости захоронения останков немецких солдат, погибших на Ржевско-Вяземском зубце. Я отвечаю просто: «Потому что мы были победителями в этой войне!». Немец замолчал.
Мы стояли друг против друга, дети бывших врагов. Он был невысокого роста, кареглазый, темноволосый. Я невольно улыбнулась, у меня-то волосы русые, а глаза голубые. Рядом со мной стоял русский двухметрового роста с очень светлыми серыми глазами и узким нордическим лицом. Тогда я еще не знала, что дореволюционные расологи относили русских к арийской расе. Ганс Гюнтер, идеолог расологии Третьего рейха, оценивая качества русского народа, с которым немцам предстояло сражаться в будущей войне, по созданной им расовой шкале, сделал вывод, что эти качества не менее хороши, чем у немцев, за что и поплатился карьерой.
Видимо, понимая парадоксальность ситуации, немец громко засмеялся и размашистым жестом протянул мне руку. Больно сжало сердце, на лбу выступил холодный липкий пот. Отец ушел на фронт совсем мальчишкой, увеличив возраст, а вернулся калекой с тяжелым ранением ноги. Уходя из города Калинина,1 фашисты сожгли наш дом, а на Ржевском мемориале советским воинам похоронен сводный брат моей матери, двадцатилетний студент Московского института стали и сплавов.
С трудом пересилив себя, я подала ему руку. Накануне мы долго беседовали с отцом по вопросу захоронения немецких солдат. Отец сказал коротко: «Нельзя ненавидеть, дочка, пойми, с покойниками не воюют. Если мы не в состоянии это простить, то нужно забыть». Рука у германца оказалась нормальная, горячая и сильная, как и положено мужику.
