Ночь – начало прихода Беды.
Ночное дежурство обещало быть с сюрпризами – в одной из бригад «Скорой помощи» заступил молодой специалист, к которому накрепко прикипело прозвище «Басаев». Уж на что Светка Куренкова была доброжелательным и спокойным диспетчером, но даже ее он сумел довести до белого каления.
«Да это же Басаев какой-то – как он на дежурстве, так теракт вместо дежурства получается!» – в сердцах высказалась она после очередного художества. То ли потому, что врач был брюнет с юга, то ли потому, что из-за ранней и обширной лысины он брил голову и носил бороденку, то ли потому, что явно наркоманил – но кличка прилипла намертво.
Выгнать его было невозможно – даже и потому, что за него ходатайствовали с такого верха, который обидеть никак нельзя. Начальство выбрало соломоново решение: «Басаева» посылали только на самые примитивные, наипростейшие вызовы. В водители ему дали меланхоличного «дважды Теодора Советского Союза» – Теодора Теодоровича, дорабатывавшего последний год до пенсии.
«Хорошенькая парочка никудышников получилась», – съехидничал на эту тему патриарх подстанции Гарифуллин. Ну, совсем назвать никудышником Теодора Теодоровича было бы нельзя, но все знали, что он едет куда бы то ни было вдвое дольше, чем любой другой водитель. Тот же Гарифуллин утверждал, что пешочком с отдыхом и беседами он доберется быстрее, чем с «Дважды Теодором». Предлагал побиться об заклад, но все поопасались. Действительно – проиграть было легко.
Сейчас парочка никудышников отправилась на вызов к Безмозговой. В диспетчерской нависло ожидание. Безмозгова была тоже легендой. Сухонькая маленькая старушонка, полностью соответствовавшая своей фамилии, очень любила лечиться. Она постоянно вызывала «Скорую помощь», особенно ночью. Это было еще до того, как Гарифуллин пришел на подстанцию молодым специалистом, и продолжалось уже лет тридцать.
Гарифуллин утверждал – со слов своих коллег еще того, «досюльного времени», – что бог на самом деле сначала создал Безмозгову, а уж потом – Адама и Еву.
Сначала бабку считали просто головной болью, но потом оказалось, что эта «ровесница крейсера “Аврора”» и «ветеран Куликовской битвы» отличается от ей подобных в выгодную сторону: она одинаково воспринимала любые методы лечения, и ей было без разницы, сделали ей йодную сеточку или забабахали магнезию внутрипопочно – главное, чтоб лечили.
Поэтому она стала своеобразным полигоном для молодежи, и многие поколения фельдшеров и врачей отрабатывали на ней свои навыки.
Сейчас на традиционный вызов бабки отправился «Басаев». С одной стороны, бабка выдерживала такое, о чем предпочитали не знать ни начмед, ни главврач подстанции.
Чтоб не поседеть сразу и не рехнуться…
С другой – все знали, что «Басаев» – может невозможное.
Ну, и конечно, он отмочил. И как отмочил!
Звонок поступил почему-то с его мобилы. Он вопил так, что не только Светка, но и все бывшие в комнате слышали его вопли.
– Мы прибыли!!! Тут была «смерть до прибытия»!!! Я только собирался писать документы, а она восстала из мертвых!!! Она меня укусила и обцарапала!!!! Я в ванной!!!
Тут нет защелки!!! Она дверь тянет!!! Помогитеее!!! Хоть кто как!!!! Я не удержусь долго!!! Она лезет!!! Влезла!!!!»
Пошли короткие гудки…
Молчаливая Вера Сергеевна вполголоса высказалась: «Это уже не похоже на героин. Вероятно, ЛСД. Может быть, и ЛСД, и героин».
Светка отозвалась: «Да не важно. Все записано – он по городской связи говорил. Отмажут и это, конечно, но, наверное, дорогонько встанет».
Вера Сергеевна хмыкнула – очевидно, представив в лицах, как молодой обалдуй героически сражается с сухонькой, «метр тридцать в цилиндре и на табуретке», старушонкой.
Куренкова попыталась связаться с «Басаевым» по номеру его мобилы, но там были короткие гудки. Тогда она стала вызывать «Дважды Теодора», и тот минут через десять отозвался. Очевидно, в пешем строю он тоже умел поспешать.
По его словам, «Басаев» был на вызове трезв – ну, во всяком случае, от него не пахло.
Перспективу сходить и проверить, что там такое произошло, Теодор Теодорович воспринял совершенно без энтузиазма, и Светке пришлось применить к нему весь свой арсенал – от воркования до угроз административного характера.
Наконец, она положила трубку и заметила: «Теперь через часик можно будет узнать новости – как-никак на второй этаж подниматься…»
Вера Сергеевна опять хмыкнула, а смешливая Ирка прыснула, но негромко, чтоб не нарушать рабочую атмосферу в диспетчерской.
Бредовость сообщения «Басаева» была и впрямь высшего градуса. Если действительно смерть была до его прибытия – кто ему открыл дверь? Восстать из мертвых – это еще веселее.
Иисус и Безмозгова…
Ну, а уж ворваться в ванную к бугаю, вцепившемуся в дверь…
Вспомнили о миссии «Дважды Теодора» гораздо позже, чем через час.
Во-первых, вызовы посыпались, как из дырявого мешка, во-вторых, пропала со связи бригада Лозового, посланная на серьезное ДТП. И все попытки связаться с никудышниками ни к чему не привели.
Посовещавшись с девчонками, Светка стала названивать в милицию. Там, судя по всему, тоже было что-то неладно, но они пообещали разобраться и послать кого-нибудь из освободившихся сотрудников. В общем, ночка была та еще…
Впрочем, бывали и похуже…
Если я что и не люблю – так это телефонные звонки рано утром. Это означает, что от меня кому-то что-то нужно. А мне как раз нужно совсем другое: продолжать спать, если быть точным. Я понимаю, что уже практически день, но мне сегодня во вторую смену, и потому за компом я вчера засиделся до сегодня…
Но назвался врачом – бери телефон…Страждущие, бнах, страждуют…
Звонил братец. Неожиданно серьезный.
– Дарова! Сразу говорю: я совершенно трезвый и не потреблял ничего. Кроме булки с чаем. И уже щипал себя в разные места до синяков.
– Я за тебя рад! А попозже ты позвонить не мог? У тебя там что – штаны горят?
– У меня все хужей. Я это предисловие сделал, чтоб ты не подумал, что у меня бельканто или я у кого из своих клиентов нашел в нутре кило кокаина и тут же все вынюхал.
– Звучит ободряюще. Ты б покороче – я еще бы часик поспал!
Братец шумно, по-коровьи, вздохнул.
– Если коротко, то я сегодня пришел на работу. Прозектор дверь не открыл – стал смотреть в окна и стучать: у нас звонок еще при Александре Освободителе, похоже, поставили – музейная вещь – думал, не слышит. А теперь не кидай трубку: все мои мертвецы вместе с прозектором – я его по белому халату узнал – жрут вчерашнего мотоциклиста в секционном зале. На мои стуки – ноль внимания, но я-то все хорошо разглядел: у нас форточка не покрашена, так что с моим ростом видно отлично. Они его просто жрут. Я. Понимаю. Что. Это. Невозможно. Это если ты что-то сказать хочешь…»
