Больше ничего интересного из жизни в Лесозаводске той поры просто не вспоминается. Кроме того, что в 1969 году у нас с Иринкой родилась дочь Лена, которую я намеревался назвать Ладой, а всю жизнь зову Алёнкой, потому что так свою внучку хотела назвать моя мама Олимпиада Даниловна. Не уйдёшь от судьбы, однако. А ещё в том же году в первый класс пошёл наш сын Андрюшка, сорванец и вообще отважный парнишка. Слава Богу, школа была совсем рядом с нашим домом, и нам в какой-то степени было поспокойнее. Ну а Алёнку каждое утро рабочего дня забирал дед Фёдор Корнеевич к себе на Новостройку, где он теперь жил.
Так, может быть, и проработал бы я в этой газете до скончания века в должности ответственного секретаря. Но Всевышний думал иначе, и в конце мая 1970 года мой прежний куратор из крайкома партии Сергей Петрович Муромцев совершенно неожиданно предложил мне должность редактора районной газеты «Сельский труженик» в Яковлевке. Район этот в самом центре Приморья и абсолютно сельский. А я уже хорошо видел, как живут люди в дальневосточных сёлах, и меня эти картинки, конечно же, не очень-то вдохновляли. Но… Хотя тогда я ещё не знал крылатых слов Чингисхана, записанных в его «Великой Ясе»: «Делаешь – не бойся. Боишься – не делай», однако в данном конкретном случае поступил именно так. И согласился: мол, будь что будет. И в понедельник 1 июня я был уже в райцентре Яковлевского района, где нашей семье предстояло прожить три с небольшим года.
Как и водится, сразу же представился руководителям района, с которыми, между прочим, надо было сразу же решить квартирный вопрос. Меня вполне доброжелательно приняли первый секретарь райкома партии Горовой, второй секретарь Гурин и третий секретарь Барабанова, не говоря уже о председателе райисполкома Томиленко, с которым я был хорошо знаком ещё в те годы, когда он работал заворгом в Кировском райкоме партии и откровенно симпатизировал нам с редактором при рассмотрении на бюро райкома партии тех наших персональных дел по поводу моих многострадальных «Писем из Иннокентьевки». Все они, будто заранее сговорившись, друг за другом вошли в кабинет первого секретаря чуть ли не сразу вслед за мной. Здесь я увидел ещё одного своего хорошего знакомого по прежней работе в лесозаводской газете ещё в середине 60-х годов. Это был Химич, работавший в те годы инструктором орготдела Кировского райкома партии под непосредственным руководством Томиленко и тоже хорошо помнивший все наши с Нахабо те самые злоключения. Присутствие на этой первой встрече в районе этих двоих неплохо мне знакомых людей, честно скажу, я сразу принял как хороший знак. И не ошибся: мне и в самом деле легко было работать в этом районе.
Квартирный вопрос был решён практически на этой встрече в кабинете первого секретаря райкома партии, правда, предупредили, что с неделю предстоит пожить в местной гостинице, пока квартира не освободится. Но я и не расстроился: в гостинице мне выделили одноместный номер на втором этаже, на первом размещался единственный в Яковлевке ресторан под названием «Таёжный», совсем рядом был и сельский клуб, где крутили практически ежедневно кинофильмы, и через дорогу – гастроном, тоже единственный в селе. Так что с неделю можно было и так пожить. Хотя, забегая вперёд, не совсем так получилось, причём по моей собственной вине. Но об этом расскажу чуть попозже.
Моим предшественником на посту редактора местной газеты волею судьбы, как я и говорил в других главах, оказался тот самый Борис Степанович Меляков, который в своё время в качестве инструктора идеологического отдела Кировского райкома КПСС своим проектом решения бюро выстилал нам с Нахабо ковровую дорожку на партийный эшафот. Здесь у него на редакторской должности, видно, всё сложилось совсем неудачно, и он, не придумав ничего лучшего, избрал своим собеседником утешителем зелёного змия и в результате окончательно спился. А неделю примерно назад дело дошло вообще до безобразия: сам первый секретарь райкома партии Олег Петрович Горовой, квартира которого была прямо рядом с типографией, ранним воскресным утром вдруг заметил в окнах местного «печатного дома» включённый свет и решил посмотреть, кто ж там бдит в такой неурочный час. И перед ним предстала картина маслом: на плите большой печи, которую полиграфисты топили только зимой, сладко спал сам личной персоной главный редактор районной газеты, согретый, видно, подмоченными во сне собственными штанами. И этот шокировавший до онемения первого секретаря райкома партии случай стал последней каплей его терпения.
С Меляковым мы так и не встретились: он на меня не стал выходить, да и мне не хотелось его видеть. А совсем скоро он вообще исчез из района вместе с семьёй: в селе, как известно, ничего не утаишь от людей, и хорошая или плохая молва о каждом быстро расходится от двора к двору. А я, грешен, тогда ещё с грустным злорадством подумал: это тебе, парень, не сидеть важно в чиновничьем кресле и высокомерно поучать журналистов, как и о чём надо писать на страницах газеты. Недаром говорили ещё в древние века умные греки: кто умеет – делает, а кто не умеет делать – тот учит, как надо делать. А ты, мол, увидел в газете пару заметок за своей подписью, но написанных после беседы с тобой штатным журналистом, и уже возомнил себя готовым редактором – вот тебе и результат. Нет, не просто работать редактором газеты, это не справки да копии постановлений бюро райкома партии писать. Однако вслух этих слов, адресованных мысленно тогда моему предшественнику в тамошнем редакторском кресле, никогда и никому я не говорил: посчитал, что это ещё больший грех – смеяться злорадно над человеком, переоценившим по легкомыслию собственные силы в неведомом ему по сути деле…
Коллектив в редакции оказался абсолютно женским. Заместителем редактора была Аврора Ивановна Леоненко – весьма амбициозная дама лет тридцати от роду. Она оказалась, кстати, единственным человеком в редакции, кто встретил меня подчёркнуто сухо официально. Собственно, в самом начале я просто не придал этому особого значения, подумав, что это вполне обычная реакция человека такого склада характера, промучившегося долгие месяцы с безответственным и бесхарактерным, а попросту запойным редактором, в конце концов по этой самой причине и сошедшего с карьерной дистанции, и надеющаяся где-то в глубине души за все свои эти вольные и невольные страдания получить от властей вполне законный, по её мнению, карт-бланш, дающий ей право претендовать самой на освободившуюся редакторскую должность. Так или нет всё было на самом деле, выяснять я никоим образом не стал, хотя такая зловредная мыслишка у меня мелькнула тогда после первой нашей встречи с Авророй Ивановной. Однако позже я заметил, что точно так же она ведёт себя и со всеми без исключения остальными сотрудниками редакции, причём получая бумерангом ответную неприязнь со стороны подчинённых. Для меня же такая ситуация оказалась совсем уже не новой, и я её наличие именно здесь просто пропустил мимо ушей и не стал заводить какую-либо мышиную возню вокруг всего этого, сконцентрировав собственное внимание в первую очередь на изучение деловых и просто человеческих качеств каждого из своих немногочисленных сотрудников.
