Московская Зона отчуждения (бывшая Москва), Лосиный Остров
На несколько мгновений он замер, не двигаясь, и лишь потом вышел из-за полога густой и почти обычной (немножко почерневших свернувшихся листьев не в счет) зелени.
Дурацкая предосторожность в век тепловизоров и датчиков движения, но все-таки…
Антон Арсеньев прислушался.
Только ветер. Ни птичьих криков (ох, где те птицы!), ни шума машин, ни людских голосов.
Посмотрел на вечереющее небо (слава Богу, самое обычное – ни «чертова марева» или там «синего тумана», ни каких-нибудь летучих тварей вроде припятских нетопырей).
Привычным движением поправил лямки рюкзака, снял карабин с плеча. И решительно шагнул вперед, раздвигая ветви осинника и ольхи.
А это что тут у нас такое?..
Сердце кольнула тревога – перед ним был настоящий военный лагерь. Но практически тут же беспокойство прошло, поскольку, присмотревшись повнимательнее, Антон понял, что стоянка покинута и безлюдна.
Траншеи, брустверы, пулеметные гнезда, ходы сообщения и даже блиндажи – по бокам защитная линия из наспех стащенных автомобилей. Поодаль стояла неуклюже развернувшаяся БМД, перегородившая дорогу. Должно быть, сломалась или попала в аномалию – и была брошена при отступлении.
Кой черт при отступлении, поправил Антон себя. Бегстве!
Ибо иначе назвать то, что творилось после обнародования приказа Минобороны «О планомерном отходе с позиций в черте города Москвы», язык не поворачивался. Тогда планка доверия к людям в форме упала ниже плинтуса. Беженцы всячески оскорбляли и унижали попадавшихся им на пути вояк, грозили им невесть откуда взятым оружием, рвали с плеч погоны, плевали в лицо…
Непонятно, что и от кого собирались в этом лесу оборонять доблестные, судя по эмблеме на броне, десантники, да и не важно.
На этой пахнущей хвоей и старым кострищем опушке Антон и решил остановиться и заночевать. Предстояло как-то перекантоваться – без палатки и без костра – в одном из блиндажей или внутри бронемашины.
Ночевка в Зоне, хоть старой, хоть новой, – дело, как ни крути, неприятное. Хотя в принципе есть вещи и похуже – например, ночной поход по Зоне. Это вообще что-то с чем-то. Без особой надобности на подобные подвиги лучше не идти.
По прямой до Периметра, если тот не подвинулся (тьфу-тьфу, не сглазить!), – шесть километров. Это если верить пока не сдохшему GPS.
Но ему ли, отнюдь не желторотому новичку, впервые попавшему за Периметр, не знать, что прямые пути в Зоне в девяти случаях из десяти ведут сразу на тот свет.
По прикидкам, до темноты осталось часа полтора. Так что лучше устроиться на отдых заранее, чем потом в отчаянной спешке искать, где пересидеть ночь.
А наутро… Хотя чего гадать, там будет видно!
Да, но вот же зараза-то, и здесь остановиться стремно, и вперед двигаться опасно. Типичная для топчущих Зону дилемма.
И помощи никак не вызвать. Связи нет.
Антон саркастически усмехнулся. Замечательный служебный «йотофон», детище нанотехнологий и попыток оживления ВПК, «ударопрочный и помехоустойчивый», как хвастливо утверждала инструкция, бесславно скончался, когда на Угрешке они въехали в ту непонятную электроаномалию.
Снятый с хорошо упакованного, начавшего пованивать трупа из опрокинутого джипа на Ярославском шоссе роскошный, позолоченный «Эппл-8» погиб в схватке с мародерами в Капотне на руинах НПЗ. По нему пришелся удар приклада допотопного СКС, зажатого в руках какого-то обдолбавшегося до невозможности юнца.
А спутниковый телефон, отличный «Интельстар», был конфискован у Арсеньева капитаном Руновым, принявшим командование группой после гибели старшего группы – подполковника Шельменко.
Наглец заявил, что последнее из оставшихся у них надежных средств связи должно находиться у более опытного бойца, и отдал «Интельстар» их проводнику сталкеру Грому. Антон, впрочем, особо не возражал. Гром был его старым знакомым, имевшим в послужном списке тридцать ходок за Периметр.
Но Зона-матушка любит пошутить.
Через полчаса военсталкер Гром (он же младший лейтенант Петр Дроботов) провалился в не засеченную детектором подземную ловушку – большую каверну-промоину, наполненную зеленым, вонючим живым киселем. Похожая штука водилась в Припятских болотах и звалась «котел людоеда» (правда, там дрянь была апельсинового цвета). Арсеньев однажды сам чуть не угодил в такой живой капкан. Тогда его спас длинный щуп, которым полагалось проверять дорогу в опасных местах. Тот просто обрушил земляную кровлю каверны, где обитал хищный холодец.
Минут пять они стояли вокруг ямы, на дне которой на глубине шести метров копошился умирающий Гром, крича от боли и умоляя его спасти.
Потом Рунов не удержался и бросил вниз предпоследнюю «лимонку»…
Арсеньев впоследствии еще долго вздрагивал и поеживался, представляя, как заживо перевариваемый товарищ копошится в вязкой, как клей, жиже, тщетно пытаясь выбраться и стряхивая липкие нити, жадно тянущиеся к его плоти.
А в электронном журнале экспедиции Антон сделал запись о новом мутанте, оформив его как подвид «котелка». Вообще-то в старой Зоне они встречались все больше в болотах и поймах рек – им нужен был мягкий влажный грунт. Но вот этот подвид освоил городскую почву, сдавленную многими тоннами камня и бетона и утоптанную миллионами ног и колес.
Было это позавчера.
Позавчера, когда прошел контрольный срок их возвращения.
А вчера он остался один. Из четверых последних бойцов особой оперативно-дозорной группы № 1 Центра Аномальных Явлений…
* * *
…Они все же двинулись к точке, расположенной у супермаркета «Ашан-Сити», что на Филях, где их ждал сброшенный с вертолета радиомаяк.
Наверное, надо было изначально идти к Периметру, но Рунов коротко рявкнул на пытавшегося возражать физика Леонида Палочкина, что приказы тут отдает он, и все покорно поплелись за командиром.
Но, добравшись, поняли, что опоздали во всех смыслах.
В огромном мегамолле творилось явно что-то нехорошее.
За выбитыми стеклами мерцала разноцветная круговерть, как будто бы на землю спустилось полярное сияние. Еще оттуда доносился неравномерный треск и грохот, словно от большого пожара. Кроме всего этого, сквозь гул слышались звуки, больше всего похожие на перебранку. Невнятные голоса, на высокой ноте выкрикивающие что-то на незнакомом и даже как будто нечеловеческом языке. На фоне проемов иногда возникали высокие тощие силуэты.
